Камиль Гижицкий - Через Урянхай и Монголию

Так оборвался последний след. Остались только домыслы, анализ данных и часто, на первый взгляд, ничем не связанные между собой обрывки сведений. Его псевдоним, Цаган Тологой, возможно, заимствован из монгольских названий местности, где проходили остатки Унгерновской Дивизии в 20-х гг. XX века. «Цаган-Тологой» — «Белая Голова» или «Белая вершина». Впрочем, так мог бы подписываться человек, подошедший по возрасту к восьмидесяти годам. Почему Гижицкий использовал этот псевдоним при отправлении анонимных писем в редакции газет, как бы намеренно указывая след тем, кто искал спрятанные сокровища барона Унгерна? Цаган Тологой утверждал, что сокровища были спрятаны в Восточной Монголии, на китайском пограничье, недалеко от озера Bujr-nuur, или, может быть, в том самом районе, о котором вспоминал Оссендовский.

Я снова с благодарностью обращаюсь к воспоминаниям моего старого знакомого Витольда Михаловского, отдавшего много сил и желания делу исследования жизни и творчества Камиля Гижицкого:

«В утопающий в зелени двухэтажный дом, расположенный в районе вилл Вроцлава, я попал не случайно. Стильная мебель, обитое чёрной кожей кресло. На стенах — африканские маски, щиты, луки из-под Замбези, довольно обширная библиотека. Пани Алина Гижицкая, в небольшом уголке, размещённом рядом с кухней, показывает мне неплохо оснащённую слесарную мастерскую, в которой царит образцовый порядок. Это одно из хобби недавно умершего мужа. Последние издания переведённых на немецкий язык „Писем Архипелага Соломоновых Островов“, альбомы фотографий из Африки: господа в пробковых шлемах с ружьями в руках, загонщики и носильщики, застреленные антилопы, крокодилы и слоны.

Незадолго до Второй мировой войны Камиль Гижицкий был польским дипломатическим агентом в Либерии и хозяином плантации, много охотился. Вёл жизнь, полную приключений, и всегда тянуло его на Чёрный Континент.

О пребывании мужа в Сибири и Монголии вдова знает не много — ведь он предпочитал рассказывать об Африке и Океании. О том, что он испытал в 20-х годах на Дальнем Востоке, он вспоминал, скорее, неохотно».

В завершение повествования В. Михаловский сообщает, что всё же получил копию документа о присвоении 22 июля 1955 г. Камилю Гижицкому постановлением Правительства Государства ПНР Золотого Креста Заслуги, а также наград Архитектурного Вроцлава и Заслуженного деятеля Doluego Śląska.

Переводчик с польского языка,

Ю. И. Перцовский.

1918 год прошёл у меня в боях с большевиками на Уральском фронте в составе чешских формирований.

При первом известии о создании Польской Сибирской Дивизии, я перевёлся в неё. Исполнились мои детские мечты, я стал польским солдатом, борющимся за дело моей Родины.

Не суждено мне было, однако, погибнуть, как многим коллегам, в безбрежных степях Сибири. Распределили меня в инженерный батальон, и здесь вскоре стал я начальником мастерских технической компании.

Не буду описывать эвакуацию Пятой Польской Сибирской Дивизии из Новониколаевска в Клюквенную, потому что, думаю, что найдутся люди, которые эту нашу «Голгофу» опишут в свете фактов и документов, не скрывая вины отдельных индивидуумов, которые привели дивизию к капитуляции и сдаче оружия большевикам, малодушно рассчитывая на обещания комиссаров. Остаётся фактом, что если бы мы под Красноярском разбили большевиков так, как это имело место быть на станции Тайга, дивизия в полном составе последовала бы до Владивостока, а потом в Польшу. Тысячи польских добровольцев расплатились за капитуляцию смертью, сотни погибли в пытках большевистских тюрем, сотни же полегли где-то в степях и тайге от предательских большевистских пуль или также умерли от изнурения и голода в дороге к Той, которая была их путеводной мыслью, к свободной Польше.

В течение нескольких дней после сдачи оружия и выезда нашей делегации, которая должна была заключить договор с многими, находящимися здесь большевиками, командующий Пятой Советской Армии издал приказ о переводе в тюрьму всех польских офицеров, из добровольцев же дивизии начали создавать рабочие дружины, которые должны были работать в тайге, строить новую железную дорогу и т. п.

Слишком хорошо я знал большевиков и их систему, чтобы спокойно ожидать того, как со мной поступят, и поэтому при первой предоставленной мне возможности, добрался я до Красноярска, откуда намеревался выехать на север, до Енисейска, куда временами приходят шведские суда, или на юг до Минусинска, откуда можно было добраться в Монголию и Китай.

Несмотря на то, что не было у меня средств на жизнь, решил в настоящий момент искать работу и знакомства, которые бы помогли осуществить мои планы.

Бродя по городу, заметил я в одном доме надпись «Контора инженерных работ». Вошёл без раздумья, надеясь, что удастся мне получить здесь какое-то занятие. После долгой беседы с начальником канцелярии, обещали мне место техника на фабрике сельскохозяйственных орудий в Томске.

Судьбе было угодно, что в это самое время в помещении конторы находились большевистский комиссар, который распознал во мне помощника коменданта поезда № 104. Приглядевшись ко мне внимательно, он спросил:

— Сдаётся мне, Вы были в Польской дивизии, если я не ошибаюсь?

Когда я хотел ему возразить, он прервал меня словами:

— Знаю Вас хорошо, потому что в форме военного офицера приходил в Ваш эшелон. Вы были в ту пору помощником коменданта поезда № 104. Ваша фамилия Гижицкий.

На такое решительное и бесспорное доказательство мне оставалось только молчать. Что же было делать? По приказу комиссара я был арестован и посажен на гауптвахту. Всё же, благодаря знанию венгерского языка, мне удалось обмануть бдительность стерегущих меня венгров-большевиков и сбежать. И снова начал я слоняться по городу в поисках какой-нибудь работы. Прячась от большевиков, многократно едва не попадал в их руки. Однажды пошёл к знакомым, намереваясь переночевать у них. Перед тем как лечь спать, услышали мы громкий топот ног и стук в дверь. Проверка! Бежать уже было поздно. По совету самой младшей представительницы этого дома я спрятался в горячем поде огромной печи, из которой только что, собственно, вынули хлеб. Трудно описать, какую муку испытывал я, находясь в такой тюрьме. Горячие кирпичи обжигали мне ноги и руки, пот заливал лицо и глаза, а нехватка воздуха мешала дыханию. Вдобавок каждое мгновение я подвергался опасности, что кто-то из наиболее голодных «товарищей» сунет руку в печь и вместо хлеба вытянет оттуда мою ногу. Не знаю, как долго продолжалась проверка, потому что каждая минута моих мучений показалась мне вечностью. К счастью, всё закончилось благополучно. После безрезультатных поисков большевики покинули квартиру. Никогда не забуду того блаженного мгновения, когда разрешили мне вылезти из печи на Божий свет.