Леоиндов Леонидович - Я оглянулся посмотреть

Дальше «Секрет» выступал самостоятельно, а в конце «Диапазон» возвращался и подыгрывал нам в песне «Пусть будет так всегда», а мы только пели. Во втором отделении выступала звезда.

В то время с «Диапазоном» работали Александр Розенбаум, Михаил Боярский, Валерий Леонтьев. В середине 1980-х это уже были звезды, мы ездили по самым большим городам Союза, и везде были переполненные залы.

График выступлений был плотным, иногда по четыре концерта в день, поэтому общаться со звездами нам было некогда. К тому же по статусу их селили в лучших гостиницах, сопровождали иначе.

Лишь однажды в Ульяновске после очередного концерта все артисты собрались в номере у Валерия Леонтьева. Среди нас была одна женщина — Марина Хрусталева, администратор «Диапазона». От усталости все быстро опьянели. Валера стал танцевать, мы его поначалу поддержали, но быстро сломались и пошли спать, а он неистово продолжал, будто и не было никаких концертов.

«Звезды» относились к нам как к младшим товарищам, доброжелательно, мы отвечали им тем же. Конфликт произошел лишь один раз. Случайно столкнувшись в гостинице с Розенбаумом, Фома почему-то вступил с ним в спор о рок-н-ролле. Что они там не поделили, я уже не помню, оденако сцепились не на шутку и орали оба на всю гостиницу. До драки не дошло, но мы еле-еле их растащили.

Еще до появления Александрова мы договорились, что «Секрет» — коллектив равных. По любому вопросу спорим до последнего, но если не приходим к общему мнению, тогда право последнего слова в творчестве принадлежит мне. Сколько голосов должно быть в песне, какой аккорд поставить сюда, какое соло должен сыграть гитарист, какой текст лучше ложится на эту мелодию — здесь мое мнение было решающим.

В идеологии последнее слово было за Фомой. Он лучше понимал, как общаться с людьми, принимать или нет то или иное предложение, кто будет разговаривать с журналистами и о чем.

Правда, до применения права вето в наших спорах мы никогда не доходили.

Фоменко сформулировал и кредо нашей группы: один за всех и все за одного! Мы продолжали лучшие традиции: возьмемся за руки, друзья! Ребята, главное, чувство локтя! Мы декларировали это не только в песнях, но и в жизни, во всех выступлениях и интервью. Если один пойдет работать на завод, то и остальные побросают гитары, будут работать с ним в одной бригаде.

В этом не было ни капли лукавства. За полтора года армии мы с Фомой стали почти родными. Трудности службы и ежедневное совместное творчество сделали свое дело, мы понимали друг друга не просто с полуслова, мы думали порой одинаково.

И все песни подписывали: Леонидов — Фоменко. Но даже когда стали сочинять порознь, подписывали по-прежнему двумя фамилиями, как Леннон и Маккартни.

У «Секрета» была одна ясная цель — стать первыми, забраться на олимп. Эта цель нас очень сплачивала, и мы ни минуты не сомневались, что добьемся своего.

За музыкальный и культурный образец мы взяли эстетику ранних 60-х годов XX века. Время было по-своему уникальное. Закончилась страшная мировая война, еще не начался Вьетнам, люди ожили, появилась надежда. Тогда и появился знаменитый британский стиль Mersy beat, Mersy sound — музыка с берегов реки Мерси, где стоит Ливерпуль. Музыка эта отличалась солнечностью, мелодичностью. Конечно, самыми яркими представителями Mersy beat были ранние битлы, но мы знали и другие группы: Hollis, Swinging Blue Jeans, Jerry & the Postmasters, Hurricanes, — которые играли такую же музыку и выглядели так же — в костюмах и галстуках.

Конечно, до чистого ливерпульского звука нам было далеко, на самопальных усилителях далеко не уедешь. Но позитива и юмора, характерного для этого стиля, и нам не занимать. Мы чувствовали с этой культурой кровное родство. Наш поросячий восторг шел не от нашей глупости, а от молодости, от эмоций через край, от нашей искренности. Мы пели о том, что волновало именно нас. Мы играли в битлов, но обошлись без плагиата.

Зрителю пришелся по вкусу образ романтичных молодых балбесов. К тому же у нас были красивые песни, так что нам с упоением подыгрывали, изображая секретоманию.

Позаимствовали мы у битлов и внешний вид. Так появились костюмы и галстуки. Но «Секрет» не мог выходить на сцену в белых рубашках и пиджаках, а в жизни ходить в бананах и кроссовках.

Мы хотели декларировать наш стиль круглосуточно и поначалу, из-за отсутствия средств, решили подчеркнуть нашу общность хотя бы головными уборами.

А если уж головные уборы — то шляпы или кепи. От шляп веяло буржуазностью, а вот мягкие кепи носили рабочие ливерпульских доков, это нам было ближе. Я взял кепку у папы, ребята тоже где-то раздобыли.

Когда появились деньги, вопрос решили кардинально. Александров нашел ателье, где шили одежду номенклатурным работникам, и заказал нам весь гардероб, вплоть до зимних пальто в шотландскую клетку. Пальто получились жуткие, но какое-то время все их честно носили.

С обувью вообще была катастрофа. Где можно было в 1986 году найти элегантные туфли, да еще четыре одинаковых пары, да еще концертные, дорожные, зимние, спортивные и т. д.? Обувь тоже сшили в ателье. Получилось довольно убого. Поскольку заказом занимался Александров и ботинки сильно смахивали на обувь для инвалидов, мы прозвали их «папины ортопеды». Тем не менее мы не сдавались и мужественно потели в одинаковых ботинках. «Секрет» должны воспринимать как единую команду, как кулак.

Со временем мы стали одеваться не одинаково, а одностильно, опять же как битлы.

Писать песни мы всегда садились с одной мыслью: сейчас напишем бессмертное произведение. Но сам процесс шел по-разному. Одни песни рождались легко, другие заставляли помучиться.

С песней «Моя любовь на пятом этаже» получилась целая история.

Мы придумали первую строфу:

Моя любовь на пятом этаже, Почти где луна. Моя любовь, наверно, спит уже. Спокойного сна.

Строфа появилась случайно — никаких прототипов ни на пятом, ни на десятом этаже, просто красивые слова.

А дальше заткнулись с текстом. Не идет и всё!

Когда поняли, что самим не справиться, мы первый и последний раз обратились за помощью к профессиональному поэту-песеннику Виктору Гину.

Виктор написал свой текст, немного, на наш взгляд, советский. Мы заменили кое-какие слова, и получилось то, что устроило всех.

При «Диапазоне» квартет проработал сезон, потом Александров заключил договор с Ленинградским мюзик-холлом, но просуществовали мы там недолго, по причинам, с творчеством не связанным.

Количество блондинок с ногами невероятных размеров в коллективе мюзик-холла превышало все допустимые нормы. Появление четверки сладких мальчиков произвело на девушек неизгладимое впечатление.

В ту пору творчество нас занимало куда больше девушек, к тому же мы все были при женах и пока работали в Ленинграде, нам удавалось избежать соблазна.