Александр Феклисов - Признание разведчика

Отказ обвиняемых признать хотя бы в малой степени свою вину еще более усугубил их положение. Процесс из судебного превратился в политический.

Одновременно абсолютный отказ Юлиуса и Мортона признать какое-либо участие в разведывательной деятельности в пользу СССР во время войны против общего врага — фашистской Германии — значительно ослабил позиции их защиты.

В начале своей заключительной речи защитник Юлиуса и Этели Розенбергов Эммануил Блок обратился к присяжным с просьбой отбросить предубеждения против коммунизма при решении их судьбы.

Ни одно из представленных обвинением вещественных доказательств не указывало на виновность его подзащитных: все обвинение, как подчеркнул Блок, строилось на показаниях Дэвида и Руфи Гринглассов.

В условиях, когда его подзащитные отказались признать свою вину, Блок был лишен возможности просить присяжных о снисходительности к ним и был вынужден добиваться признания их невиновности. Мне запомнилось завершающее обращение защитника к присяжным: «Если вы будете решать это дело тем же путем, каким вы решаете обычные трудные проблемы, с которыми вы сталкиваетесь в жизни… то вы придете к заключению, что эти подсудимые совершенно невиновны».

Речь обвинителя Ирвинга Сейпола в отличие от апеллировавшего к разуму и житейскому опыту присяжных защитника отличалась своей высокопарностью и откровенным цинизмом. Он начал с характеристики дела Розенбергов и Собелла как «самого важного из когда-либо разбиравшихся в судах США», и добавил, что «не находит слов, которые бы полностью выразили чудовищность их преступления».

Цитируя показания профессионального свидетеля, бывшей коммунистки Элизабет Бентли, которая сама никогда не встречалась с обвиняемыми, Сейпол связал разведывательную деятельность Розенберга с компартией США. Он также утверждал, будто Юлиус и его сообщники украли у США «самые важные научные секреты, когда-либо известные человечеству» и передали их Советскому Союзу, в том числе информацию о некоей «небесной платформе» и об использовании атомной энергии для самолетов.

Я не знаю, что имел в виду государственный обвинитель, употребляя слова «самые важные научные секреты», но что касается «небесной платформы» и использования атомной энергии в авиации, то могу засвидетельствовать, что таких материалов мы от своих источников тогда не получали. Жизнь показала, что это был плод фантазии Дэвида Грингласса, стремившегося угодить судебным властям, чьим заложником он был в то время.

В качестве главного доказательства участия Этели Розенберг в разведывательной работе Сейпол, привел якобы имевший место факт перепечатывания ею на машинке описания устройства «атомной бомбы», переданного Гринглассом нам через Юлиуса в январе 1945 г. Художественная фантазия Сейпола нарисовала следующую картину участия Этели в подрывной деятельности: «Таким образом она сидела за этой пишущей машинкой, и каждый ее удар по клавишам был ударом против ее страны в интересах Советского Союза».

В действительности я хорошо помню, что первый материал, полученный от Дэвида Грингласса в январе 1945 г. и переданный мне Юлиусом, был написан от руки. Что касается второго материала Дэвида Грингласса, тоже рукописного, полученного Голдом в Альбукерке в июле 1945 г., то он был передан непосредственно Яцкову, и сам Юлиус его не видел и в его передаче не участвовал. Этель же, насколько я помню, тяжело болевшая в конце 1944 — начале 1945 г., вообще не имела к этому ни малейшего отношения.

Как сотрудник советской разведки, лично руководивший работой Юлиуса Розенберга, считаю своим долгом засвидетельствовать, что Этель Розенберг к разведывательной деятельности никогда никакого отношения не имела. В штабе внешней разведки в Москве на нее не было заведено никакого личного дела, о ней не было даже справки; ей также не было присвоено псевдонима. К тому же, насколько я помню из разговоров с Юлиусом, у нее было неважно со здоровьем. В мое время, когда у Розенбергов был только один ребенок, Юлиус, помнится, говорил мне, что от шустрого Майкла и домашних забот она так устает, что к вечеру чувствует себя совершенно разбитой.

Многие присутствовавшие в зале недоумевали, почему не была привлечена к суду Руфь Грингласс. Неясно также, почему другой свидетель обвинения — Макс Элитчер так и не был привлечен к суду за дачу ложных показаний о своей непринадлежности к компартии США.

Сейпол не мог не остановиться на этих вопросах в своей речи. Он сослался на то, что большое жюри якобы не включило их в число обвиняемых. Не мог же государственный обвинитель признаться в том, что вынужден не привлекать Руфь Грингласс и Макса Элитчера к судебной ответственности в обмен на их согласие давать нужные показания против Розенбергов и Собелла.

«Никогда не было на скамье подсудимых обвиняемых, менее заслуживающих сочувствия, чем эти трое», — на такой высокопарной ноте завершил Сейпол свое выступление.

Никогда для достижения политических целей судебные власти не шли на такие грубые нарушения законодательства, как в историческом процессе над Розенбергами и Собеллом. Суд поступил необъективно, освободив от ответственности Руфь Грингласс и Макса Элитчера и значительно смягчив наказание Дэвиду Гринглассу, так как они заранее согласились дать нужные показания против Розенбергов и Собелла.

Сразу же после окончания слушания и допросов обвиняемых и свидетелей, выступлений защитников и государственного обвинителя судья Кауфман собрал всех присяжных, чтобы дать им наставления относительно того, какие факты следует учитывать при подготовке вердикта. Кауфман особо подчеркнул следующие положения:

1. Члены жюри должны соблюдать все пункты наставления, даже если они не согласны с ними.

2. Судья заявил: «Правительство утверждает, что обвиняемым удалось украсть секреты атомной бомбы. Если это удастся доказать, значит, существовала подпольная организация».

3. Хотя в период подпольной деятельности обвиняемых СССР был союзником США или дружественной страной, это несущественно и не должно приниматься присяжными во внимание при вынесении ими вердикта.

Судья бесспорно нарушил процессуальные нормы и ограничивал конституционное право присяжных на свободу выражения мнений. Заявив, что подсудимые украли секреты производства американской атомной бомбы, Кауфман фактически навязал суду готовое решение, предопределив вынесенный им вердикт.

Что касается Юлиуса Розенберга, то сам он доступа ни к каким атомным секретам не имел, а переданный ему однажды Дэвидом Гринглассом материал на фоне ценнейших материалов, полученных советской разведкой от Клауса Фукса и других наших источников, даже с огромной натяжкой нельзя назвать «секретом производства атомной бомбы». «Без количественных данных и другой необходимой технической документации, — писал весной 1950 г. журнал «Scientific American», — бомба Грингласса не представляет никакого секрета… Лишь наивные читатели газет могут подумать, будто бы секрет атомной бомбы легко изобразить в небольшом простом чертеже, который любой механик может украсть или реконструировать по памяти».