Коллектив авторов - Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Немцы наведывались часто в город, и было очень опасно. Наступила весна, запасы еды кончались, становилось все хуже и хуже. Как только стаял снег, мы отправились с мамой в ближайшую деревню на поле собирать мерзлый картофель, который остался на полях неубранным. Картофель был мокрый и тяжелый, его много не унесешь. Мыли, очищали, пекли из него лепешки. Настало лето. В город вошли войска СС и профессиональная армия. Они были размещены по нашим домам, а мы жили, где придется. Немцы простояли в нашем доме месяц, потом ушли, и мы вернулись в свой дом. В это время уже выросла молодая крапива и щавель, этим мы питались, еще клевером диким, поели весь молодой липовый лист. Немцы ввели запретную зону, за которую мы не имели права заходить, это грозило расстрелом. Считалось, что идем к партизанам. Для своей безопасности немцы стали гонять нас на мины два раза в день. Староста назначал людей по очереди. Маму я боялась пустить идти на мины, вдруг она погибнет, поэтому ходила я за себя и за нее, ведь без мамы мы бы совсем пропали. Так мы прожили до сентября 1942 года.

Осенью нас выгнали всю улицу в центр города, подальше от леса, чтобы не ходили партизаны и мы им не помогали. Дома они разломали на дрова топить комендатуру. Пустила нас одна женщина к себе в дом в одну половину, а сама осталась в маленькой половине. В большой половине нас жило две семьи: нас четверо и их двое. Зима 1943 г. была суровая, снега было много. Немцы гоняли нас в лес пилить дрова для отопления комендатуры и домов, где жили немцы. Я с мамой ходила пилить дрова, норма была два кубометра, маме было трудно со мной, так как я не могла поднять тяжести. Со слезами и муками ставили 2 куб. м, дрова принимал лесник, меньше нельзя было сдать. Так дожили до весны, а весной перебрались в пустой дом около станции. Немцы город не покидали. Мы по-прежнему ходили на работу: где мыли полы, где дрова пилили, посылали нас грузить зерно для их лошадей. Ездили мы на станцию Судимир на склад, там было просо, мы его и грузили. В этом складе мы решили себе тоже украсть, так как есть было нечего. Сняли с себя панталоны, завязали калошки и насыпали. Подъезжая к городу, покидали свое просо в кювет, чтобы немцы не заметили, и поехали к комендатуре, сдали мешки. Так продолжалась жизнь, трудная, голодная, тяжелая.

В конце августа внезапно врываются немцы, кричат: «Матка, вэк», и с ними переводчик. Он объяснил, чтобы мы шли на станцию, там поданы вагоны, и нас повезут в Германию. Так был загружен состав жителями нашего города и из других ближних населенных пунктов. Нас повезли через Брянск, Оршу, Витебск, Полоцк и Прибалтику. Разгрузили нас за колючую проволоку. Пробыли мы там неделю или две. После распределения большую часть опять загрузили в вагоны и повезли дальше через Гродно, Белосток, проезжали Вислу. С родственниками растерялись, так они попали к господам в Литве. Не знаю, в какой пункт нас привезли, это была уже чужая страна. Нас высадили, привели в здание, раздели наголо и поставили в очередь для дезинфекции. За столом сидела женщина в белом халате, перед ней стояла красная жидкость и мы по очереди смазывали волосяные покровы этой жидкостью. Потом нас заставили одеться и снова посадили то ли в электричку, то ли в трамвай и привезли в лагерь города Швантохцовец.

Поместили всех в большой барак. В лагере были украинцы, белорусы и пленные англичане. Рядом с лагерем был большой металлургический завод, на этом заводе работали все находящиеся в лагере за проволокой. Я работала на доменной печи на подаче вагонеток, это было для 16-летней девочки очень трудно. Материал кидали в вагонетку разный: доломит, зеленый грюн. Доломит — это такай желтый камень, одна вагонка шла на подачу, и также одна вагонка зеленого грюна (зеленая руда или красная руда) 700 кг и того и другого на подачу. Давали помощницу, чтобы эту вагонку провести на весы, только после этого на подачу. Печь делала по 16—18 подач, и мне нужно было накидать вручную за 8 часов 16—18 вагонок. Работали в три смены: с 6 утра до 2-х дня, с 2-х дня до 10-и вечера, а потом с 10-и вечера до 6-и утра. Так продолжалось один год и четыре месяца.

Мама работала на улице по 12 часов, кидала материал в маленькие вагоны для печи. Материал этот привозили и ссыпали в бункеры, а я из этих бункеров кидала в вагонетку. Мой 14-летний брат работал в мартеновском цехе, где варили сталь. Он фуговал какили, куда разливали жидкую сталь для нужных форм. Его опускали внутрь какили, держали за ноги, одевали на него брезент, чтобы не было горячо.

В Германии мы оказались втроем вместо четверых, сестру 1928 года рождения назначили на работу, и она не вернулась домой. Так мы расстались и ничего не знали о ней до конца войны. Питание было плохое, одна вареная брюква, а в воскресный день семь картошек в мундире. Хлеба давали 200 г и с бамбуковыми опилками. На работу будил полицай, придет со звонком, позвонит — значит, надо вставать и идти на работу. Я побиралась по городу, просила хлеба, так как тех 200 г, которые давали, было мало. В город пускали не часто. Без знака «ОСТ» тебя не пустят, через проходную пройдешь со знаком, а там оторвешь, чтобы в городе тебя не поймала полиция, а то доставят в лагерь и тебя накажут, посадят в бункер, а это страшно. А когда возвращаешься из города, пришьешь «ОСТ» и идешь спокойно. Вот такая была наша жизнь до марта 1945 года.

В конце февраля 1945 года немцы отступали, шли по городу, понуря головы, а мы сквозь колючую проволоку смотрели на них и не знали, что нам делать. Мы были уже без контроля. Ночью наш лагерь кто-то обстрелял, в панике мы побежали спрятаться в бункер. Наступило утро, мы, лагерники, все покинули лагерь и пошли пешком до г. Катовице. Там уже были наши войска, нас временно разместили, накормили. С Катовиц наш путь лежал через всю Польшу. Так мы приехали домой в свой родной город Дятьково 5 апреля 1945 г. Наш любимый город Дятьково тоже был узником, пережившим голод, холод, страх.

Васенкова Мария Алексеевна

г. Киров-2 Калужской области

Я, Васенкова Мария Алексеевна, была выселена фашистами из Песочни в 1942 г. вместе с несколькими семьями в сторону Рославля. Там нас продержали три недели и отобрали мою бабушку (я была вместе с ней), поместили в машины до станции, а там — в товарные вагоны. Разместили по нескольку сотен, было очень душно, воздух тяжелый. Мне было тогда только восемь лет и я не помню, как доехали до Германии. Бабушка рассказывала, что я была еле жива. Так со мной на руках ее привезли в Германию, в город Акольд, в лагерь.

В этом лагере проживало несколько тысяч мирных граждан. За нами наблюдали немецкие врачи и содержали более или менее в работоспособном состоянии. Нас ежедневно вместе со взрослыми выгоняли на работу на текстильную фабрику, где шили рукавицы и телогрейки. Мы, дети, были подсобными рабочими, выносили и собирали весь мусор, работали по 16 часов, полуголодные, в деревянных колодках.