Андрей Стученко - Завидная наша судьба

Для прикрытия отхода оба полка выделили по одному эскадрону. С этими эскадронами остались командиры полков и комиссар 124-го полка Зубков. Основные силы отошли, а подразделения прикрытия не успели, и враг окружил их плотным кольцом.

До позднего вечера не стихал бой. Немцы подтянули еще до двух батальонов с танками. Группа конников во главе с Зубковым попыталась прорвать кольцо. Внезапно кинулись на врага, подожгли несколько танков. Но слишком неравны были силы.

Гитлеровцы сжимали кольцо. «Рус, сдавайсь!»

Все меньше и меньше оставалось советских бойцов. Последние собрались в большом амбаре. Продолжают отбиваться от врага. Фашисты поджигают сарай, кричат: «Рус, зажарим, выходи!» В ответ раздается пение «Интернационала». Все жарче пылает страшный костер. И вдруг из него послышалось:

Льется и льется рвущая душу песня героев. Они умирают гордо и честно, страшные для врага и вечно живые для своего народа, ради которого они жертвуют собой.

Так и погибли герои.

2 февраля 20-я кавдивизия получила приказ обеспечить левый фланг и тыл групп генералов Катукова и Короля, наступавших на запад в направлении Крутицы, Овсянники, Кузнечиха. Несколько дней весь 2-й кавалерийский корпус, в который входила наша дивизия, атаковал вражеский оборонительный рубеж Пустой Вторник — Аржаники. Ни конница, ни пехота прорвать его не могли.

Мы несли большие потери. Гитлеровцы хорошо оборудовали свои позиции, даже успели и проволоку поставить (в основном, спираль Бруно). Мы по два, по три раза в день почти без артиллерийской поддержки пытались взять эти позиции и каждый раз откатывались.

Конники шли в атаку в пешем строю, по пояс проваливаясь в снег. Мы даже не доходили до проволоки: вражеский огонь заставлял зарываться в снег. Бойцы шашками, руками выкапывали ходы сообщения, по которым ползли связные и доставлялась пища людям, лежавшим в боевых порядках.

Неорганизованные, сумбурные атаки тяжело сказывались на коннице. Чтобы пополнять боевые порядки, мы вынуждены были все чаще прибегать к спешиванию всадников. На одного коновода приходилось сначала три лошади, потом шесть. Освободившиеся коноводы направлялись в атакующие цепи. Но и это не помогло.

Стали по восемь — десять лошадей привязывать к деревьям, и один кавалерист их охранял, кормил и поил, растапливая снег. Вражеские артиллерийские налеты заставили отказаться и от этого способа. Многие кони гибли от осколков, а уцелевшие рвали поводья и чомбурные ремни, разбегались по лесу. Я вспомнил старинный казачий прием — «батовку»: лошади ставятся голова к голове (визави), и поводья одной набрасываются на заднюю луку седла другой, а стоящие бок о бок лошади скрепляются чомбурными ремнями за полки седла. Лошади оказываются надежно связанными, и с ними может управиться небольшое число коноводов. Пришлось применить и этот способ. Он немного облегчил создавшееся положение.

2-й гвардейский конный корпус под Волоколамском

Как-то на рассвете во время этих боев я направился со своего наблюдательного пункта к лежащим в цепи казакам. За стоявшим невдалеке от дороги подбитым танком молоденькая девушка в полушубке и ушанке, из-под которой выбивались густые золотистые волосы, перевязывала раненого. Подъехал ближе, спросил, не страшно ли ей. Подняв миловидное, почти детское лицо, девушка отрицательно покачала головой и, улыбнувшись, снова склонилась к раненому. Часа через два — три возвращаясь с адъютантом и автоматчиком тем же путем, мы снова оказались у знакомого танка. В нескольких метрах от него увидели два трупа — той самой девушки и ее раненого. Мы бережно перенесли останки почти под самое дно танка, прикрыли их ветками ели.

Фамилий погибших установить не удалось. Позже по моему приказу их похоронили у самой дороги. Вырос еще один могильный холмик. А сколько таких вот безыменных героев приняла в свои объятия русская земля...

Неудачные атаки продолжались. Кавалеристы были возмущены таким использованием конницы. На чем свет стоит честили мы командарма и начальника штаба Сандалова, хотя Леонид Михайлович был вовсе ни при чем: он понимал всю несуразность положения, сочувствовал нам, но сделать ничего не мог. Как нам стало известно, Сандалов после двукратного посещения нашего корпуса высказал командующему армией свое мнение о неправильном использовании конницы. Это послужило поводом к большим разногласиям между ними, перешедшим в личную неприязнь. Недобрым словом поминали мы и командующего Западным фронтом Г. К. Жукова, считая, что он, в прошлом кавалерист, не должен был допустить такого использования конницы. Но, может быть, он и не знал истинного положения и состояния корпуса, а также того, как неправильно использует корпус командарм Власов. Настроение у нас было тяжелое. Страшно было смотреть на людей, которые в отчаянии выхватывали шашки и шли во весь рост на проволоку и пулеметы, на верную смерть.

8 февраля после небольшого пулеметно-артиллерийского налета по сигналу поднялись в атаку жидкие цепи кавалеристов. На моих глазах десятки людей сразу упали под пулями. Огонь был настолько плотным, что пришлось залечь всем. Мы с адъютантом тоже на мгновение оказались в снегу. Но я тут же вскочил, сунул маузер за борт полушубка, выхватил шашку (жест, обладающий в такой обстановке большой силой воздействия) и попытался снова увлечь людей в атаку. Адъютант, лежа, настойчиво тянул меня за полы, умоляя лечь.

Вдруг адъютант вскрикнул. Оборачиваюсь. Он катается на снегу, схватившись обеими руками за ногу: разрывной пулей ему раздробило пятку. Зову санитаров, чтобы перевязали и унесли его. Так выбыл из строя второй адъютант.

Слева, в трех шагах от меня, в снежной яме замолк станковый пулемет «максим». Пулеметчики неподвижно лежат рядом, уткнув голову в снег. «Убиты», — мелькнуло в голове. Прыгаю в яму к пулемету. Вдруг оба «убитых» поднимают головы. Спрашиваю их:

— Почему не ведете огонь?

— Не работает.

— Что испортилось?

— Не знаем.

Ложусь за пулемет, привычным движением открываю крышку короба. Сложный перекос патрона. Ругнув пулеметчиков, устраняю задержку и выпускаю всю ленту по противнику. Это несколько успокаивает меня. Перебежками пробираюсь к командиру полка подполковнику Калиновичу, приказываю:

— Атаки прекратить. Закрепляйтесь, эвакуируйте раненых, а с наступлением темноты накормите людей горячей пищей.

Волновали мысли: почему же соседи не поддержали нас? Правый наш сосед — 3-я кавдивизия. Временно ею командует полковник Картавенко. Храбрый в бою, не теряющийся в самой сложной обстановке, веселый, жизнерадостный, он мне очень нравился. Только одно в нем выводило меня из равновесия — излишняя осторожность, которая зачастую дорого обходилась соседям.