Андрей Стученко - Завидная наша судьба

Когда банда приблизилась к заводу, мы вместе с Паракиным подпустили ее чуть ли не вплотную и открыли огонь из пулемета и карабина. Во фланг банде в конном строю ударили кавалеристы. Бандиты были разгромлены.

А потом наш отряд опять направили в Смелу: объявилась новая кулацкая шайка. Дорога проходила мимо небольшого редкого леса. С опушки ударили выстрелы. Развернувшись в цепь, стреляя на ходу, мы ворвались в лес. Бандиты, отстреливаясь, стали отходить. Вдруг меня что-то толкнуло под правую лопатку и обожгло. За сук зацепился, что ли? Оборачиваюсь и вижу: шагах в двадцати падает бандит, подстреленный моими товарищами. В руках у него еще дымился обрез.

Подскакал фельдшер (мы его звали помощником смерти), задрал на мне гимнастерку и быстро извлек пулю, благо конец ее торчал снаружи (обрез все-таки не винтовка: убойная сила у него не та). Фельдшер смазал рану йодом, наспех перевязал ее, и мы продолжали преследовать врагов.

Стычки с бандами Богатыренко, Хмары и других атаманов продолжались все лето. Это была тяжелая и изнурительная борьба. У бандитов хорошо была поставлена разведка. Только нащупаем их след, как шайка, предупрежденная осведомителями, бесследно исчезает. Редко удавалось нам настигнуть банду и дать ей бой.

Только к осени вернулись мы в Белую Церковь. Продолжая служить в батальоне, я посещал трудовую школу второй ступени.

— Надо тебе военному делу учиться, дружок, — сказал Петухов.

И вскоре я стал курсантом 11-х кавалерийских курсов, размещавшихся здесь же, в Белой Церкви.

Не верю своему счастью. На мне красные брюки галифе, фуражка с белым околышем, шашка, винтовка, подо мной красавец конь с громкой кличкой Сенегал. Итак, я курсант-кавалерист. Зачислили меня в 1-й эскадрон, которым командовал бывший корнет [6] Корнет — младший офицерский чин в царской коннице. Прим. авт. 14-го Нижегородского драгунского полка Пац-Помарнацкий (для упрощения ребята между собой величают его просто Пацем). По манерам, щегольству, лоску это классический представитель дворянства и старой гвардейской конницы. Высокий, стройный. Бакенбарды чуть не до подбородка. В руке неизменный стек. Сапоги «бутылкой» сияют свежим глянцем. В зубах всегда папироса: он и разговаривает, не вынимая ее изо рта. Нас этот аристократ вообще не замечает. Все распоряжения отдает только через вахмистра — старшину эскадрона. На конностроевых учениях команды подает резким и нарочито хриплым голосом, но больше любит прибегать к сигналам трубача.

В июле 1922 года курсы расформировали. Наш эскадрон направили в Крым. Ехали в эшелоне несколько суток, разгоняя по пути мелкие банды.

Симферополь встретил страшным зноем. Непривычен для нашего глаза облик южного города — узкие улицы между каменными заборами, татарские мечети с высокими минаретами. Выгрузившись на станции, в конном строю с лихой песней проследовали через весь город и вступили во двор 1-х Крымских кавалерийских курсов. Мы увидели два больших двухэтажных каменных здания для личного состава и довольно солидную столовую. Сразу за плацем громадных размеров начинались длинные низкие конюшни с коновязями для лошадей. Всеобщее удивление вызвала высокая каменная стена, толщина которой вверху достигала примерно метра. Стена тянулась по всему периметру расположения курсов и примыкала к торцам каменных казарм и главных ворот.

До революции здесь размещался 16-й лейб-гвардейский имени ее величества Екатерины II уланский полк. Эта старая дореволюционная надпись проступала на плохо загрунтованной и плохо закрашенной вывеске: «1-е Крымские кавалерийские курсы РККА».

Спешившись, мы расседлали коней и привязали их к длинным коновязям. Так и простояли около двух суток. Лошадей в конюшни ставить не разрешают. Сами ночуем в казарме на голых нарах. Кроме уборки лошадей и чистки снаряжения, ничем не занимаемся.

Боевое настроение, которое вначале поддерживалось слухами, что нас пошлют на ликвидацию последних врангелевцев, укрывшихся в горах, стало иссякать. Все более открыто ребята высказывали недовольство:

— Зачем нас пригнали сюда?

— Какого черта нам тут делать?

Наш ропот, видно, дошел до командования. На третий день во дворе появился начальник курсов Евгений Сергеевич Шейдеман [7] Бывший офицер царской конницы Е. С. Шейдеман вступил в Красную Армию с первых дней революции и дослужился до звания комбрига. — Прим. авт. — средних лет, красивый, подтянутый, в черкеске. Сопровождали его комиссар курсов Бабич и заместитель по строевой части Э. Вольфенгаген [8] Большим уважением пользовались среди курсантов братья Вольфенгагены. Старший — Эмиль Оскарович был заместителем начальника курсов. Младший — Даниил Оскарович командовал взводом в первом эскадроне. Оба брата, в прошлом бароны, с первых дней революции перешли на сторону Советской власти и честно служили ей до конца жизни. — Прим. авт. . Шейдеман что-то сказал вполголоса Пац-Помарнацкому, который тут же скомандовал:

— Эскадрон, седлать! Живо! Построение на плацу при полной боевой!

Е. С. Шейдеман

Э. О. Вольфенгаген

Через несколько минут эскадрон уже стоял выстроенный в две шеренги.

— Равняйсь!.. Шашки вон, пики в руку, слуша-а-ай! — раздалась команда, и наш командир, выхватив шашку и держа ее подвысь, помчался навстречу Шейдеману.

Приняв рапорт, начальник курсов внимательно оглядел всадников и коней и только после этого заговорил звучным голосом:

— Братцы! Получено распоряжение командующего войсками Украины и Крыма товарища Фрунзе: часть вашего эскадрона влить в состав наших курсов, а остальные поедут на Украину в полевые кавалерийские части. Отбор на курсы начнем сегодня же. Так что прошу не волноваться.

В тот же день заработала мандатная комиссия. Я угодил в число тех, кто должен был остаться на курсах. Это меня не устраивало. Хотелось в полевые части конницы...

А дня через три мы провожали товарищей, отбывающих на Украину. Когда с лихими песнями они покинули двор курсов, у меня словно что-то оборвалось внутри, чуть не заплакал. Подождал немного, под предлогом проминки оседлал своего коня и рысью проскочил входные ворота. На окрик часового: «Стой! Куда?» — ответил: «В штаб, с запиской командира эскадрона».

На взмыленном коне подскакал к воинской платформе. Погрузка еще не началась. Расседланные лошади стояли у коновязи. Увидев меня, красноармейцы закричали:

— Братва! Гляди, сынок прискакал.