Андрей Стученко - Завидная наша судьба

— Ты чего?

— Да ну их, — отвечаю. — Не останусь на курсах. Ребята, спрячьте, хочу с вами.

— Правильно! Давай к нам...

Но тут подлетел на коне помощник дежурного по курсам:

— А ну марш за мной! Ишь ты, герой!

Вахмистр Скляров встретил меня грозным взглядом и, не говоря ни слова, изобразил пальцами решетку, а потом растопырил пятерню. Понятно: пять суток гауптвахты.

Но и это меня не остановило. Прежде чем отправляться под арест, нужно было вычистить коня. Воспользовавшись этим, я вывел Сенегала через тыльные ворота, которые были в то время открыты для вывоза навоза в поле, и, вскочив ему прямо на спину, без седла помчался на станцию. Погрузка уже заканчивалась. Найдя свободное место в вагоне, с помощью дружков загоняю туда коня и сам прячусь подальше в угол.

И опять не повезло. В открытую дверь вижу двух приближающихся всадников «при полной боевой». Догадываюсь: за мной.

— Стученко! Стученко! — слышу голоса. — Ах ты, чертов пацан, задал, нам работы!

— Обыскать вагоны! — раздается команда.

Да, видно, уж судьба такая. Не дожидаясь, пока меня вытащат из моего убежища, сам вылезаю на свет божий. Приехавшие всадники — один из них мой взводный — заставили сгрузить коня.

Взводный предупредил:

— Не вздумай по дороге стрекача дать, догоним — срубим, понял, чертов пацан?

После такого «ласкового» предупреждения погнали на курсы. Во дворе встретил нас дежурный по курсам комвзвода Иванов. Обложив трехэтажным матом, он приказал конвоирам вести меня в штаб к комиссару Бабичу.

Ну, думаю, теперь все, отдадут под суд. С таким настроением постучал к комиссару и, услышав разрешение, приоткрыл дверь в его кабинет.

— А... Андрей... заходи, заходи, дружище.

Растерялся я от такого приема. Как это комиссар мое имя запомнил? Ведь разговаривали мы всего один раз — на мандатной комиссии.

— Ну как дела, Андрюша? Все бегаешь?

— Бегаю, — отвечаю угрюмо.

— И долго еще будешь бегать?

— Не знаю.

— Хм... — Бабич с откровенным любопытством рассматривает меня. — Ты что, контра? Буржуй? — Комиссар не дожидается, пока я отвечу. — А батько-то твой — рабочий. Советскую власть защищал. Как будто так, сынок?

— Ну так...

— А князей Потемкиных на наших курсах знаешь? Алешку и Владимира?

На курсах действительно учились два брата — бывшие князья Потемкины. Одному было лет четырнадцать, второму — шестнадцать, мой ровесник. Отец их, царский генерал, как мне рассказывали, случайно и нелепо погиб, а ребят взял на курсы Е. С. Шейдеман. Мальчишки хорошие, но мы их немного сторонимся: все-таки князья... А эти бывшие князья после честно служили Советской власти.

— Ну знаю я их, а что? Я с ними не вожусь.

— А они тоже бегают от учебы? — настойчиво допрашивает комиссар.

— Не знаю. Как будто нет...

— Так что же ты, сукин сын? — вдруг повысил голос комиссар. — Князья не бегают, а ты бегаешь? Они хотят быть краскомами, а ты нет! На кого же Советская власть будет опираться — на князей или на тебя, дурья твоя голова? Ты подумал об этом? Герой какой выискался. Снять бы с тебя штаны да выпороть как следует, чтобы вся дурь вылетела и чтобы голова по-рабочему, по-пролетарски думать начала.

Я молчал. Вспомнил многое из своей еще короткой, но нелегкой жизни. Подумал об отце. Что бы он сейчас сказал? От этой мысли бросило в жар.

А Бабич спрашивает спокойно:

— Ну как, будешь еще бегать?

— Нет, — твердо отвечаю я.

— Учиться будешь? Оправдаешь доверие?

— Да. Оправдаю.

— Ну иди. Желаю удачи. Советской власти очень и очень нужны хорошие красные командиры. Запомни это, Андрей!

Позже не раз в моей командирской практике приходилось сталкиваться с «трудными» людьми, и воспоминание об этом разговоре с комиссаром Бабичем всегда помогало правильно решить вопрос, найти нужные слова, чтобы убедить человека, сберечь его. В этой связи запомнился случай, имевший место в 1961 году, когда я командовал войсками Приволжского военного округа.

Прокурор принес мне однажды на подпись документ. Читаю: офицер такой-то предается суду военного трибунала за нарушение приказа — отказался ехать на новое место службы. Спрашиваю:

— Кто с ним говорил?

— Все, — отвечает прокурор. — И всем заявляет одно: «Не поеду, пусть делают со мной, что хотят».

Рука потянулась к перу, чтобы подписать бумагу, но на полпути остановилась.

Нет, не могу подписывать, пока сам с ним не поговорю. Приказываю вызвать провинившегося.

Является совсем молодой офицер. Усаживаю его, начинаю разговор. В шутливом тоне описал, как меня когда-то вразумлял комиссар курсов Бабич, как он спас меня от неправильного шага.

— А вот сейчас с вами приходится вести беседу почти в том же духе. Разница лишь в том, что я тогда был мальцом несмышленым, а вы ведь офицер, серьезный человек, который призван воспитывать других. Как же вы могли дойти до жизни такой!

Понемногу разговорились. Признался офицер, что жена доняла: не хочет уезжать из большого города, так и поставила вопрос — или я или служба!

Через полчаса мой собеседник встал и сказал:

— Спасибо, товарищ командующий, за науку. Сам я, видимо, не подумал как следует.

— Ну вот и хорошо, — пожал я ему руку. — Но за попытку нарушить приказ отсидите десять суток под арестом. А потом поедете к новому месту службы.

— Слушаюсь! — весело и облегченно выдохнул офицер, словно тяжкий груз упал с его плеч...

«Как же все-таки смог комиссар Бабич так много узнать обо мне и столь убедительно повести разговор?» — не раз спрашивал я себя, вспоминая былое. Ответил на этот вопрос мой товарищ по 11-м кавкурсам и 1-м Крымским кавкурсам генерал-майор Петр Сысоевич Ильин. Ответил только в июле 1962 года, когда я заехал в Киев навестить его.

П. С. Ильин был на курсах председателем ячейки РКП (б) и РКИ. Он знал меня по Белой Церкви, знал о моих «похождениях» и подробно рассказал обо всем Бабичу.

Так спустя сорок лет я случайно установил, кому еще, кроме комиссара, обязан тем, что не сбился в свое время с правильного пути.

Летом 1922 года в Крыму была необычная обстановка. Уже прошло полтора года после разгрома Врангеля, но в горах все еще скрывались группы белогвардейцев, не успевших удрать или специально оставшихся для борьбы с Советской властью. Их активно поддерживали богатые крымские татары. Частям Красной Армии в Крыму приходилось быть постоянно настороже, то и дело проводить операции по ликвидации белогвардейских банд.

Даже в самом Симферополе ночью, а кое-где и днем появляться в одиночку было небезопасно.

Сильно досаждали нам и «бывшие», которые с презрением и насмешками рассматривали нашу форму. А одеты мы были, надо сказать, действительно необычно, и повод к издевкам, возможно, был. Блестящий уланский кивер и палаш плохо сочетались с гимнастеркой, обмотками, английскими ботинками со шпорами. Этих издевок и не выдержал однажды наш курсант Ляпницкий: парень попытался схватить за горло бывшую буржуйку, которая в открытую издевалась над ним. Дорого обошлась Ляпницкому такая невыдержанность во время состоявшегося вскоре приема в комсомол.