Марк Алданов - Ленин. Политическая биография (французский вариант)

Г-н Акимов заимствует у Маркса описание и характеристику диктатуры буржуазии (которая, — заметим, — во многом была превзойдена в современной России по безобразию) и справедливо задается вопросом: «Это — диктатура! Эта такая власть, которой добивается пролетариат? Неужели достаточно здесь вместо слова „буржуазия” поставить слово „пролетариат”, а вместо „пролетариат” — „буржуазия” и получится наш идеальный общественный строй?» [235] Там же, с. 43.

Впрочем, я уже имел случай сказать, что для нас вопрос: был Карл Маркс или не был сторонником диктатуры пролетариата, не столь важен, это ничего не прибавляет и ничего не убавляет в отношении значения этой политической концепции, чью ничтожность доказал эксперимент, поставленный в России.

Русский эксперимент явил миру прежде всего то, что диктатура пролетариата — в реальности диктатура, установленная над пролетариатом. Никогда ни один парламент не вел себя более безвольно, омерзительно и не был лишен всяческого достоинства, нежели рабоче-солдатские комитеты перед лицом большевистских лидеров. Достаточно вспомнить, что Центральный Совет бурей аплодисментов приветствовал весть о подписании нечестного Брест-Литовского мира, что спровоцировало протесты даже со стороны народных комиссаров. Насколько мало большевистские вожаки считаются со своим парламентом, известно. Такое состояние народных избранников связано, с одной стороны, со степенью интеллектуального развития рабочего класса, а с другой — с системой выборов, речь о которой шла выше.

Эдуард Бернштейн сказал двадцать лет тому назад [236] Eduard Bernstein. Socialisme théorique et social-democratie practique, pp. 297-298. , что при нынешнем состоянии интеллектуальной культуры и нравственной независимости рабочего класса диктатура пролетариата не способна стать ничем иным, кроме как митинговой диктатурой или диктатурой литературных ораторов. Это замечание, сделанное до проведения опыта наших дней, свидетельствует, безусловно, о большой прозорливости. Мы, нынешние, увидевшие воочию диктатуру «пролетариата», пожившие под ней, можем пойти в своих выводах дальше. На наш взгляд, замечание г-на Бернштейна оправдалось в России только в отношении крупных городов, таких как Москва и Петроград. В провинции и в деревнях диктатура пролетариата— чаще всего диктатура бандитов худшего пошиба. Самые разнузданные элементы населения: разбойники, воры, бездельники, пьяницы поднялись на поверхность и терроризируют крестьян, рабочих, добропорядочных мелких буржуа, верша такие кошмарные дела, которые дожидаются того, чтобы их описал новый Достоевский. Диктатура митинговых ораторов больших городов, диктатура разбойников в деревнях и провинции, сочетание этих двух диктатур в городах среднего размера (так же как и в некоторых центральных учреждениях, таких как известная всем Чрезвычайная Комиссия) — вот что такое на деле диктатура пролетариата.

Вполне возможно, что опыт, подобный нашему, будучи поставленным в самых культурных западных странах, отличался бы ненамного.

И потому мы считаем, что любая социалистическая партия, стремящаяся заменить демагогические формулировки четкими и справедливыми идеями, должна поставить на повестку дня вопрос о диктатуре пролетариата и раз и навсегда покончить с этой неудачной концепцией. В России социалистическая партия лейбористского типа поступила так намеренно и с большой определенностью, заявив, что не признает никакой диктатуры, ни пролетариата, никакой иной. Социалистическим партиям Запада стоило бы последовать этому примеру.

В демократических странах, где пролетариат является большей частью населения, эта концепция не имеет смысла, поскольку всеобщее избирательное право наделяет пролетариев решительным перевесом во всех политических вопросах. Если в этих странах нет социалистических правительств, это служит доказательством того, что не все рабочие стоят на социалистических позициях, и в этом случае диктатура пролетариата, даже если она не совсем такова, какой должна быть, то есть диктатурой небольших комитетов, будет всегда диктатурой партии рабочего класса, стоящей в оппозиции к другой партии и большинству населения страны. В таких странах, как Россия, где пролетариат — незначительная часть населения, система, действующая под вывеской диктатуры пролетариата, — наихудшая из тираний, которая ведет к тому, что против пролетариев и вообще против всех социалистов зреет ненависть большей части населения — в частности, крестьян, что не только неоправданно, но и чрезвычайно опасно для любого социального организма. Ущерб, причиненный большевиками идеям социализма, также трудно переоценить. Урок, который следует извлечь из всего этого, должен был бы выразиться во всеобщем отказе социалистов от этой губительной теории. Будет ли так? Противоположный сценарий кажется более возможным. Личный опыт один может помочь извлечь из этого урок. Но урок этот будет куплен слишком дорогой ценой, если, к примеру, революция случится во Франции, ведь она уничтожит одну из самых великих и блестящих цивилизаций в истории, цивилизацию Вольтера и Анатоля Франса.

Помимо вопроса «диктатуры пролетариата», доклад Ленина на съезде Третьего Интернационала затрагивает два других вопроса, не менее важных: свобода собраний, свобода слова. Вот что говорит Ленин:

«С другой стороны, рабочие прекрасно знают, что „свобода собраний” даже и в наиболее демократической буржуазной республике есть пустая фраза, ибо богатые имеют все лучшие общественные и частные здания в своем распоряжении, а также достаточно досуга для собраний и охрану их буржуазным аппаратом власти. Пролетарии города и деревни и мелкие крестьяне, т. е. гигантское большинство населения, не имеют ни того, ни другого, ни третьего. Пока дела стоят таким образом, „равенство”, т. е. „чистая демократия”, есть обман. Чтобы завоевать настоящее равенство, чтобы осуществить на деле демократию для трудящихся, надо сначала отнять у эксплуататоров все общественные и роскошные частные здания, надо сначала дать досуг трудящимся, надо, чтобы охраняли свободу их собраний вооруженные рабочие, а не дворянчики или капиталисты-офицеры с забитыми солдатами» [237] Цит. по: ПСС, T. 37, с . 494. .

Как видно, Ленин умеет извлекать выгоду из существующей в капиталистическом мире несправедливости. Какой здравомыслящий человек станет отрицать, что несправедливости немало и она жестока? И тем не менее вся его тирада столь же лжива, сколь и лицемерна.

Нет, в демократических буржуазных республиках свобода собраний не пустая фраза, и Ленину об этом известно, как никому другому, ведь он столько раз сам выступал на собраниях, проходивших в Париже, Цюрихе, Женеве. «Дворянчики», «капиталисты-офицеры», в мирное, довоенное время наблюдавшие за тем, как проходили эти собрания, были агентами и жандармами, мало интересующимися тем, о чем там говорится, и никогда не вмешивались в их ход. Старожилы, возможно, и могли бы привести несколько случаев, когда свобода слова на довоенных собраниях как-то ущемлялась. Но любой честный человек признает, что это были исключительные случаи, в некотором роде политические анахронизмы. Лично я не могу припомнить ни одного вмешательства такого типа. Мне довелось слышать — в Манеже Сен-Поль, в зале Ваграм, в Гайд-Парке — самые пламенные речи, направленные против существующего строя, против капитализма, против властей в целом и отдельных их представителей в частности (царя Николая, г-на Аристида Бриана, например), слышал я и анархистские речи, и призывы к цареубийству, слушал выступления Себастьяна Фора и испанских анархистов, и ни разу жандармы, присутствовавшие при этом или дежурившие у входа, не вмешались, пусть на их лицах и не было благожелательности. В Лондоне очень часто бывало, что полисмены защищали и обеспечивали свободу слова, именно своим личным присутствием давая возможность революционно настроенным ораторам, на все корки честившим правительство и полицию, воспользоваться свободой слова, и предохраняли их от толпы, не желавшей слушать подобные речи. Добавлю, что единственные разы, когда мне довелось видеть, как вооруженные люди вмешивались в ход собраний, случились в России еще при царе, в самом начале [238] Я говорю в начале , поскольку позднее, с приходом террора, никакое не большевистское собрание вообще не могло состояться при столь благословенном правлении т. Ленина. Любой антибольшевистски настроенный оратор, который отважился бы выступить на собрании, тотчас бы угодил в застенок, если б его не расстреляли как саботажника, белогвардейца или контрреволюционера. большевизма. Замечу, что вооруженные рабочие под руководством подростков-большевиков действовали значительно грубее, чем царские жандармы, посланники «дворянчиков».