Марк Алданов - Ленин. Политическая биография (французский вариант)

Но какой-нибудь социалист, из учеников Каутского, смог бы мне сказать: вы забываете о сопротивлении огромной инерции капиталистического строя. Думаете, для буржуазии принцип суверенитета народа будет священной и неприкасаемой догмой? Она использует этого идола, пока он не представляет для нее опасности; но в тот день, когда Учредительное собрание, вышедшее из всеобщего избирательного права, пожелает лишить буржуазию ее привилегий, вы увидите, что она сделает и с самой догмой, и с собранием. Тогда революция уж точно будет иметь место.

Я никогда не говорил, что большевики есть только в лагере Ленина. У буржуазии тоже есть свои большевики, и возможно, в критическую минуту она прибегнет, для удержания себя на плаву, к ленинским методам. Тогда, безусловно, будет необходимо применить против нее силу, как сегодня ее применяют против кремлевских диктаторов. Но в этом случае революция в любом случае будет совершена большевиками — буржуазными. И мне вовсе не кажется, что это будет фатальный и неизбежный выход из наших социальных конфликтов. Прежде всего я не думаю, что эти конфликты примут форму волшебного и немедленного театрального превращения, которое в один день «экспроприирует экспроприаторов», согласно знаменитой формулировке упрощенческого типа. Перед нами, очень возможно, долгая и медленная череда глубоких реформ, каждая из которых, безусловно, потребует тяжелых жертв со стороны привилегированных классов к выгоде большинства. А ведь крупная буржуазия могла обдумать ужасные уроки последних лет, и совсем не обязательно желает прибегнуть к силовому удару с огромными последствиями, а не подчиниться воле народа. У нее в памяти останется судьба тех правителей с крепкой хваткой, которые пожелали руководить страной во имя меньшинства против большинства: Николай II, Вильгельм, Ленин.

В этих условиях не нужно терять надежду на возможность прогресса, который обойдется без силовых ударов и революций. Борьба идей в условиях равной для всех свободы; борьба классов, если нужно, ожесточенная, но без поножовщины и пулеметов, такая, которую ведут двадцать пять солдат Гуттенберга и избирательный бюллетень, — такова наша программа.

— Вы заявили, что отталкиваетесь от четкого distinguo между тем, что существует в реальности, и тем, что желательно, — заявит мне скептик. — Но вы согласитесь, что ваша программа, весьма желательная , кажется довольно далекой от того, что есть на самом деле. Мир, увы! — кажется, принадлежит ножам и пулеметам. Революционные идеи победоносно шествуют повсюду. Революции будут всегда, как и войны.

У меня нет намерения уличать в чем-либо этого скептика. Скептики, как и мизантропы, чаще всего правы. Я не думаю, однако, что мир должен всегда подчиняться пулеметам. У пулеметов есть один недостаток, или, вернее, достоинство — со временем они утомляют. Два года, пять лет, десять лет, а потом даже самые оголтелые и глупые начинают ощущать, что с них хватит. Возможно, войны и революции неизбежны, но это недоказуемо. В любом случае это зависит, по крайней мере, на определенном уровне, как бы мал он ни был, от того, что пожелают провозгласить интеллектуалы всех стран в своих программах и своих формулировках. Я достаточно близко наблюдал кухню русской революции, чтобы судить о роли, которую могут играть интеллектуалы. А события были довольно яркими, чтобы можно было извлечь из них урок: она не изменит лицо мира, довольно того, что она служит для нас правилом поведения. Я считаю, что социалисты всех стран (я говорю лишь о тех, что являются противниками большевиков) чрезмерно злоупотребили идеей социальной революции. Вольно было им говорить о ней без указания — когда и как. Но час настал, опыт поставлен. Мы теперь знаем, что это такое — социальная революция. Нужно, чтобы это словосочетание вообще исчезло из нашей политической речи. Мы отвергаем этого идола не во имя консерватизма, как это часто делалось, а во имя освобождения человечества.

Подойдя к концу нашего исследования, мы хотели бы набросать позитивную программу, во имя которой критиковали ленинизм. Само собой разумеется, речь идет лишь о некоторых основных моментах, не более того.

Мир рухнул. Нужно помочь ему выйти из руин. К всеобщей нищете добавился страшный кризис производства. Даже социализм ныне столько же проблема производства, сколько проблема распределения. Во всех странах самой насущной в данный момент является задача отыскать средства для увеличения производительных сил. В таких странах, как Россия, обладающих огромными природными ресурсами, почти нетронутыми, эта задача решается легче, чем где бы то ни было. В старых цивилизованных государствах, таких как Франция, Германия, Англия, где природные богатства наперечёт [294]и почти выработаны, эта задача будет посложнее. Либо придется черпать в колониях, либо находить что-то новое, вроде того, что вошло в практику в годы войны, когда с помощью ученых, например, использовался атмосферный азот. Война умножила интеллектуальные способности человечества, направив их в основном на цели разрушения, но в малой степени и на созидание. Ныне мы проходим такой период, который, не будучи столь же кровавым, как предыдущий, все же не менее опасен и требует не меньшей изобретательности со стороны ученых. С той лишь разницей, что теперь их созидательная деятельность пойдет на дело разрушения; многие ученые, прежде ощущавшие отвращение, скорее инстинктивное, чем осознанное, когда приходилось заниматься проблемами отравляющих газов, взрывчатых веществ и подводных мин во имя суровой необходимости, теперь с большим энтузиазмом отдадутся своему труду [295].

По этой причине первой заботой умных правительств (если таковые найдутся) будет оделить науку средствами, не считая, — науку как чистую, так и прикладную, ведь невозможно предвидеть, какие практические выходы могут дать бесполезные , на первый взгляд, исследования. Однако до сих пор предпринимались лишь противоположные действия. Экономные правительства стали урезать кредиты университетам.

Один крупный физик мирового уровня недавно жаловался, что с нынешним финансированием ему едва хватает средств на оплату лаборанта; а о дорогостоящих экспериментах, новых инструментах и тому подобном нечего и думать. Кто-то решил, что его изыскания носят абстрактный характер (конечно же, таково было решение министров, компетенция которых общеизвестна), то бишь они бесполезны, а значит есть возможность сэкономить на них.

Умное правительство даст науке, несмотря на жалкое состояние бюджета, не миллионы, а миллиарды. Оно создаст новые школы и кафедры, а также лаборатории, где не только студенты и ученые с именем смогут применить свои знания, но и все, кто доказал, что способен послужить на этом поприще. Оно создаст в своей стране такой климат, при котором в нее начнется приток интеллекта; до сих пор лучшие силы поглощала политика — карьера более прибыльная и шумная. Оно будет «по-королевски» воздавать им за их труд («по-республикански» получается слишком мало), оно учредит премии, введет систему вознаграждений за полезность открытий для общества, как и за открытия в области чистой науки. Оно станет покупать, издавать результаты их труда, дабы предохранить ученых от капиталистической эксплуатации.