Марк Алданов - Ленин. Политическая биография (французский вариант)

В последнее время много говорилось о кризисе демократической идеи; опыт страшных лет позволил увидеть чрезвычайную нестабильность, непостоянство идей народных масс. Россия явила тому самый яркий пример. Военный шовинизм 1914 года, несколько дней освободительного и патриотического экстаза в марте 1917 года, пацифизм с большевистским привкусом к концу того же года, полная прострация сегодня— таковы этапы развития русского мировосприятия в короткий отрезок времени: выборы, основанные на всеобщем избирательном праве и проведенные с годовыми интервалами могли дать противоречивые результаты. В других странах эти противоречия были не так заметны. Однако во всех странах наметился явный психологический сдвиг: достаточно сравнить немецкие или американские газеты за 1914, 1917 и 1919 годы, чтобы убедиться в этом. Социалистические органы печати, как и социалистические массы, претерпели те же изменения: «Форвертс» или «Юманите» сегодня говорят совсем другим языком, не тем, что был им свойствен в начале войны.

Во всех странах массы людей были вовлечены в войну с невероятной легкостью, какой не могли предвидеть даже скептики. Сила сопротивления ментальной заразе интеллектуалов, реальной или воображаемой, оказалась минимальной; влияние на умы правительственных органов и прессы превзошло все мыслимые нормы. Пресловутое политическое воспитание старых парламентских народов было не чем иным, как пассивностью. Все это точно.

И, однако, этого вовсе недостаточно, чтобы можно было говорить о кризисе демократической идеи. Для начала: политические формы, которые обычно противостояли демократии, рухнули самым показательным образом. Далее: всеобщее избирательное право со своими непредвиденными скачками и тяжелыми ошибками в целом доказало прочность здравого смысла. Не он привел к войне, война была объявлена немецкой исполнительной властью. Народы и парламенты ее приняли как свершившийся факт. Могли ли они поступить иначе? Они высказали по этому поводу, в частности в Германии, непонятную радость и легкомыслие. Но уже когда война разразилась, это был единственный способ довести ее до благополучного исхода. Война стала страшной катастрофой, не могущей нести с собой ничего веселого, это само собой разумеется. Но чтобы не проиграть в ней, не ввергнуть свой народ в рабство, нужны были прежде всего воодушевление и доверие. Парламентские ассамблеи всех стран сделали все, чтобы поднять дух масс и обеспечить их доверие к руководителям страны. Невзирая на тяжелые огрехи, допущенные немецкими парламентариями, это была приемлемая позиция.

Когда явилась «опасность иного рода», когда искушение большевизмом замаячило перед народами, всеобщее избирательное право дало доказательство, — на мой взгляд, почти последнее, — присущего ему здорового начала. И не случайно народные комиссары в России и Венгрии и их соревнователи в Германии должны были провозгласить: «Вся власть Советам!» Это оттого, что повсюду всеобщее избирательное право принесло большевикам лишь тяжелое разочарование. Даже в России выборы в Учредительное собрание, прошедшие после октябрьского государственного переворота, под сильным давлением большевистских властей, обеспечили прочное большинство противникам большевиков. В Германии выборы нанесли тяжелейший удар сочувствующим большевистским идеям. Это позволяет утверждать: что бы ни говорили, всеобщее избирательное право и демократические принципы не развеяли надежд, возлагаемых на них.

Последователь Лейбница сказал бы, что имеется некая предустановленная гармония между народным умонастроением, выражающим себя посредством всеобщего избирательного права, и уровнем социальных реформ, осуществляемых в определенную эпоху. Так, возможно, что немецкое Учредительное собрание проголосует за все реформы, которые экономическое и политическое состояние Германии позволяет реализовать: демократическая республиканская конституция, фискальная реформа, позволяющая перенести основной груз налогов на имущие классы, конфискация военных бенефиций, национализация отдельных промышленных предприятий, развитое законодательство в области труда.

Однако самое трудное испытание, которое выпадает на долю всеобщего избирательного права, будет иметь место в России. Если русский народ, являющийся при всех своих достоинствах одним из самых отсталых в Европе, вынесет, после всего того, что уже выпало на его долю, испытание всеобщим избирательным правом, не погрязнув в реакции и монархии, если он сохранит с помощью голосования республику, свободу и федеральную конституцию, демократические принципы одержат победу, которую мы не преминем определить как решающую.

5. Социалистические принципы также сегодня пребывают в кризисе. Однако даже доводы, которые заставляют говорить ныне о крахе социализма, нам представляются довольно-таки непонятными. Несмотря на многочисленные ошибки, допущенные повсюду социалистами (как и другими партиями), два неоспоримых факта главенствуют в современной политической философии:

а) война ясно показала пороки старого мира, которые социалистами всегда изобличались ; б) революция показала необходимость социальных реформ, вписанных в программы социалистических партий [292].

В этих условиях, каковы бы ни были ошибки и иллюзии адептов социалистической идеи, она, возможно, лучше других идей преодолела великое испытание.

6. Напротив, по поводу революционной идеи можно, по крайней мере в теории, говорить о полном ее крахе. Пример России погубил великую и славную легенду.

Мне представляется бесполезным настаивать, после всего того, о чем было сказано в данной работе, на характере большевистской революции. Речь только о том, чтобы поставить следующий вопрос: неизбежен ли был подобный плачевный конец революции?

Ответ: да. Учитывая прежде всего страшный груз военных лет и невозможность в моральном плане для руководителей первого периода революции 1917 года заключить сепаратный мир, русская революция неизбежно должна была войти в большевистскую фазу развития. Тяжелые и многочисленные ошибки были допущены, они ускорили падение правительства и переход власти в руки Ленина. Но сам по себе сепаратный мир с Германией возможно мог предотвратить этот финал. Искушение миром, сделавшее карьеру Ленина, было слишком сильным для народа, обескровленного тремя годами войны.

Если в Германии революция до сих пор шла по иному пути, чем в России (хотя схожесть между нравственными аспектами обеих революций ярко выражена), факт этот в меньшей степени вытекает из различия в национальном характере и уровня цивилизованности обеих стран, чем из существовавших там соотношений между революцией и войной: в России Львов, Савинков, Керенский хотели и должны были продолжать войну, тогда как Ленины и Троцкие обещали массам немедленный мир и этим прежде всего одерживали верх над идейными противниками. В Германии революция ноября 1918 года наметила себе с самого начала цель — немедленный мир, и те, кто тогда пришел к власти, начали с того, что подарили народу внешний мир и внутреннее успокоение, тогда как их противники спартаковцы не скрывали своего желания погрузить страну в пропасть гражданской войны, чьи «благодетельные» последствия уже дала ощутить русская революция; что до внешнего мира, то тут была занята двусмысленная позиция, доходящая даже до объявления священной войны «капиталистам Антанты», в союзе с пролетариями всех стран. Превосходство большевистской тактики над тактикой спартаковцев в этом проявилась в очередной раз; и лишь позднее, когда большевистская власть уже оформилась организационно, Ленин мало-помалу достал козыри гражданской войны: его кампания с апреля по октябрь 1917 года прежде всего вдохновлялась идеей немедленного мира с Германией. Спартаковцы, напротив, будучи не в силах увлечь немецкий народ обещанием внешнего мира, поскольку другие уже заключили перемирие, имели неосторожность испугать народ внезапным появлением дискредитированного до того призрака гражданской войны и даже «священной» войны. Самые недальновидные дошли до обещания появления на Рейне великолепной армии Троцкого, призванной сокрушить империалистов Антанты. Но народ, измученный войной, не поддался на эти столь заманчивые обещания и до сего времени следовал за теми, кто обещал внешний мир и внутреннее успокоение.