Детлеф Йена - Екатерина Павловна, великая княжна

После поездки во Франкфурт-на-Майне Вильгельму было разрешено официально просить у Марии Федоровны руки Екатерины. От короля Фридриха I пришло сообщение о том, что он со своей сестрой един во всем, что касается будущего брака детей. Настало время подготовить и подписать официальный брачный договор. Вюртембергский король с трудом верил своему счастью. Но решающее слово Папы Римского все еще не было сказано. Вильгельму даже казалось, что переговоры с Римской курией неподобающим образом затянулись. Ему не терпелось как можно скорее жениться на Екатерине Павловне. Раздражение в связи с задержкой росло с каждым днем. Папское правительство (государственный секретарь Эрколе Консалви) настойчиво требовало от Вильгельма точных разъяснений, почему его первый брак не существовал в действительности, а имел место лишь на бумаге. Вюртембергский суд по вопросам брака тоже в свое время выяснял, не оказывали ли родители давление на своих детей. Теперь из Ватикана поступили аналогичные, весьма неприятные вопросы. Вильгельм заявил 5 октября 1815 г., что заключил брак с Шарлоттой Баварской исключительно под нажимом политических обстоятельств. Наполеон хотел принудить его к браку с француженкой. Имея с самого начала предубеждение против этого, он согласился на брак с Шарлоттой. Его супруга ни в чем не виновата. О бесконечных амурных похождениях Вильгельма Ватикан не спрашивал.

Конечно, в октябре 1815 г. уже не требовалось особого мужества или готовности к политическому риску, чтобы переложить вину за любое свое ошибочное решение на Наполеона Бонапарта. Политический характер союза Вильгельма с Шарлоттой никогда ни для кого не был секретом. Осенью 1815 г. из этого можно было даже извлечь дополнительный политический капитал. Ведь Российская империя принадлежала к числу европейских держав-победительниц. И промедление Ватикана объяснялось вовсе не отсутствием ясности в некоторых деталях прошлого Вильгельма. Римская курия в первую очередь демонстрировала свой суверенитет по отношению к Русской православной церкви.

В сентябре 1815 г. европейские монархи в Вене поставили свои подписи под основными положениями «Священного союза». Российский император стремился к добродетельному христианскому союзу всех пострадавших в войне правителей, для которых мир между европейскими государствами должен был бы базироваться на консервативных ценностях. Папское правительство этот документ не подписало, увидев в «Священном союзе» покушение на собственные прерогативы.

Так что, думали в Ватикане, пусть российский император немного подождет и осознает все могущество католической церкви, тем более что при составлении программы «Священного союза» он согласовывал ее не с истинным учением католической церкви, а с еретическими идеями госпожи Крюденер. Возможно, Ватикан медлил с ответом и по другим соображениям: если вероятность того, что Вильгельм станет германским императором, имела под собой реальную почву, было бы неплохо, чтобы он уже заранее почувствовал на себе твердую длань Святейшего престола.

При столь неустойчивом политическом положении Екатерина Павловна вряд ли могла что-либо сделать, чтобы ускорить ход событий. Она настойчиво убеждала брата и будущего свекра пустить в ход свое влияние, подбадривала жениха и даже отправилась в Санкт-Петербург, чтобы повлиять на мать. Одновременно с этим она вела настойчивую борьбу против интенсивных контактов Александра I с баронессой Крюденер.

В 1813–1814 гг. княгине не удалось с помощью идей Мюллера ослабить влияние настырной проповедницы на русского императора. Да и Мюллер до осени 1815 г. так и не прислал обещанный труд о христианской вере. Зато баронесса всюду следовала за Александром, а в июне 1815 г. в Гейльбронне смогла добиться у императора личной аудиенции. Все последующие месяцы она уже не отставала от него ни на шаг и даже продиктовала ряд основополагающих принципов создаваемого тогда «Священного союза» — Любовь, Справедливость и Миролюбие как основы внутренней и внешней политики в Европе! На определенное время под влиянием Крюденер увлечение императора мистикой резко возросло. И это произошло как раз в те месяцы, когда его сестра с нетерпением ждала известий из Рима и после нескольких кратковременных поездок в Штутгарт, Висбаден и Веймар готовилась к возвращению на родину, чтобы там отпраздновать свадьбу с Вильгельмом.

Поэтому, когда в конце октября 1815 г. Мюллер наконец дал о себе знать, Екатерина Павловна увидела в этом знамение свыше. Письмо из Шафгаузена догнало адресата в Берлине. Это было незадолго до возвращения княгини в Россию. А еще в начале октября княгиня получило письмо от брата. В нем он высказывал разочарование тем, что союзники при повторном вступлении в Париж уже не проявляли должного уважения к нему и к интересам Российской империи, как он на то надеялся. В туманных формулировках он писал, что госпожа Крюденер вела себя в Париже так навязчиво, что он не желает больше иметь с ней никаких отношений. Находясь вдали от императора, княгиня не могла знать точно, только ли Крюденер не желал больше видеть российский император и насколько глубоко повлияли на него нашептывания баронессы. Поэтому письмо Мюллера Екатерина читала с большим удовлетворением.

Профессор узнал из газет, что его покровительница собирается возвращаться на родину, и решил напомнить ей об их совместном проекте. С гордостью сообщал он, что текст, о котором просили его Екатерина с Александром, готов. Первая часть уже в сентябре 1815 г. была опубликована в Швейцарии под названием «О христианской вере». В своей работе автор скромно умалчивал о том, что выполнял заказ российского императорского дома. Далее Мюллер, после льстивых похвал глубокой набожности княгини, писал, что охотно увидел бы свой труд в русском переводе, если не целиком, то хотя бы частично. Он даже вызывался указать лучшие, наиболее подходящие для перевода отрывки, а ведь сам жаловался когда-то, что не знает, с чем ему обращаться к русским верующим. Мюллер ждал «высочайшего соизволения», чтобы отправить один экземпляр княгине и хотел бы взять на себя смелость передать ей еще один — для императора Александра.

Екатерина Павловна срочно проинформировала брата об этом письме и отправилась в путь, в Санкт-Петербург. По пути, в Кёнигсберге, 18 ноября она написала Мюллеру: «За день до моего отъезда из Берлина я получила Ваше письмо от 27 октября и радовалась ему от всего сердца, поскольку Ваше долгое молчание позволило мне предположить, что Вы вычеркнули меня из своей памяти. Я тотчас же сообщила императору, моему брату, что Вы, по его желанию, записали свои мысли о самых возвышенных материях, и испросила его разрешения, чтобы вы послали их ему лично. Я получила задание, господин профессор, просить Вас отправить на мой адрес один экземпляр для Его Величества императора, а другой, предназначенный для меня, передать российскому послу при Вюртембергском дворе, графу Головкину, которому я вручу сегодня это письмо с уведомлением об ожидаемых посылках».