Даниель Елисеефф - Хидэёси. Строитель современной Японии

Им позволено приглашать людей из других поместий, но непозволительно звать людей из моих собственных поместий на севере земли [Оми] и рассылать общие приглашения, чтобы народ приезжал без конца и чтобы пустели целые деревни, поскольку их жителям приятней не платить налог. Я вижу, что это происходит, потому что освободил людей поселка от нэнгу и иных повинностей…

[Тем не менее] я сохраняю освобождение [для тех, кто уже живет в поселке]… потому что этого от меня потребовали вы… Прошу вас, объясните это внятно… (12 декабря 1574 г.)

Здесь возникает светлый образ Нэнэ, исполненной сострадания, и видно, что Хидэёси не был глух к ее призывам. Они служили интересам и его политики: разве не соблазнительно переманивать население из соседних ленов? Это значило отбирать у соперников рабочие руки.

Прочно засевший в провинции Оми, на превосходной стратегической позиции, в богатой области, находившейся в авангарде аграрного прогресса (здесь опробовали новые методы земледелия), Хидэёси парадоксальным образом оказывался ближе к столице, чем его господин. Может быть, это было и неплохо, — Нобунага уже возбудил к себе ненависть своими излишествами и требованиями денег, сопровождавшимися грубым насилием.

Извлечет ли «Обезьяна» выгоду из этих козырей? Возьмет ли в свою очередь власть, не дожидаясь более ничего? Зная, что позиция «второго» позволяет умелым людям подниматься выше, чем положение «первого», спешно приобретенное и плохо обеспеченное, Хидэёси все-таки предпочитал сохранять верность сюзерену.

Лучшие стратегические приемы — те, которые осуществляются вовремя; весть о смерти Такэда Сингэна скрыто пробивала себе дорогу, пробуждая жгучую ненависть в душах некоторых.

Кацуёри, его сын, не простил ни кончины отца, ни использования огнестрельного оружия, ставшего ее причиной, орудием вероломного злодейства. Глаз за глаз, зуб за зуб! Старый Сингэн погиб в Микава, под крепостью, принадлежащей роду Токугава? Значит, реванш будет взят в Микава и в борьбе с Токугава.

Кацуёри выбрал Нагасино, крепость, побывавшую в руках Такэда и отбитую Токугава Иэясу несколько месяцев назад, в 1573 году. Ее командиром был поставлен надежный человек, Окудайра Нобумаса; лишенный средств к сопротивлению, ошеломленный тем, что на него могут напасть в самом сердце владений Токугава, и считая свое положение безнадежным, он в качестве последнего шанса обратился за помощью к Нобунага. Однако Нобунага, которого Иэясу известил давно, уже двигался к осажденной крепости во главе огромной армии в 50 тысяч человек, крайне поспешно набранной Хидэёси. Одни только боги знали, какие последствия повлечет готовящееся столкновение, — в те трудные времена, когда похожие борющиеся силы никогда не могли надолго оттеснить друг друга, тот, кто проигрывал сражение, часто проигрывал и войну.

Когда гонец сообщил о неизбежном прибытии подкреплений, он спешно направился к другим соратникам, чтобы принести им надежду и призвать не поддаваться слабости. Но тем временем блокада усилилась — пройти стало почти невозможно. Схваченный при обратном переходе через рубежи Такэда, он был распят у подножия стен Нагасино, на глазах у своих, которые, блокированные внутри форта, ничем не могли ему помочь. Так началась первая великая битва Японии нового времени — битва при Нагасино 1575 года. Поскольку, что бы ни воображали себе Такэда, силы присутствующих армий на сей раз не имели никаких шансов сравняться. Отказавшись от китайских тактических принципов, отринув древние самурайские правила, Хидэёси применил любопытную и убийственную новинку — вооружил три тысячи пехотинцев фитильными мушкетами, и его изобретательный ум уже измыслил новую стратегию.

Фитильный мушкет, иностранное оружие, конечно, не был для Японии внове — с ним познакомились еще в 1543 г., когда португальский корабль стал на якорь в Танэгасима, в южной части Кюсю, близ Кагосима. Знаменитый текст «Записка об огнестрельном оружии (Тэппоки)» лет через шестьдесят рассказывает о перипетиях этой истории.

В 18 pu от южного берега Осуми находится остров под названием Танэгасима, где мои предки жили из поколения в поколение. Согласно древней легенде, название Танэ появилось из-за того, что, несмотря на незначительность размеров острова, его жители не прекращая плодились, словно зерно, вовремя посеянное. Во время эры Тэммон [1532–1554], 25-го числа восьмого месяца года Воды и Зайца (1543), к западу от острова показался большой корабль. Никто не знал, когда он пришел. Его экипаж состоял из сотни человек, чей внешний облик был непохож на наш и которые говорили на непонятном языке, что возбудило у всех подозрение. Среди них находился китайский грамотей, чьего родового имени никто не знал, а литературное его имя было Гохо. Так вот, староста одной деревни с западного берега [острова], по имени Орибэ, очень хорошо знал китайский. Он вступил в общение с китайцем, записывая знаки своей тростью на песке. Он написал так: «Откуда прибыли путешественники на корабле? Почему они так непохожи на нас?» Гохо написал в качестве ответа: «Это купцы намбан; они знают этикет обращения с царями и министрами, но не ведают учтивости. Так, они пьют, не меняя чаш, едят руками, не используя палочек. Они умеют удовлетворять свои ацпетиты, но не могут выражать своих мыслей письменно. Эти купцы перемещаются с место на место в надежде обменять то, что у них есть, на то, чего у них нет. В них нет ничего подозрительного».

Тогда Орибэ написал: «Приблизительно в 13 ри отсюда есть порт под названием Акаоги, где из поколения в поколение живут мои сюзерены. Население этого порта достигает нескольких десятков тысяч домов. Эти люда богаты и процветают; туда постоянно прибывают купцы и негоцианты с юга и с севера. Кораблю там было бы намного лучше, чем здесь, потому что воды порта глубоки и спокойны». Тогда о прибытии иностранного корабля сообщили моему деду и моему отцу; последний отправил несколько десятков джонок, чтобы привести корабль в Акаоги, куда он прибыл 27 числа.

В те времена в порту жил человек, практиковавший дзэн и достигший очень высокого уровня; он был учеником Рёгэна из Хюга [провинции на востоке Кюсю]. Желая следовать путями Лотоса и благого закона, он пребывал в Акаоги, где в конечном счете поступил в Дзюдзё, монастырь секты Лотоса. Очень сведущий в письменах и в творениях классиков, он был способен быстро и разумно писать. Он встретился с Гохо и вступил с ним в беседу через посредство письма. Гохо отнесся к нему как к другу на иностранной территории [и сообщил ему следующее]:

«У купцов есть два предводителя: одного зовут Му-расюса, а другого Кристиан Мота. Они держат в руках предмет длиной два-три фута, твердый, полый внутри и сделанный из очень тяжелого материала. Сквозь этот предмет проделан внутренний канал, но с одного конца он закрыт. Сбоку находится отверстие для огня. Его форму нельзя сравнить ни с чем, что мне известно. Чтобы его использовать, они наполняют его порохом и маленькими свинцовыми зернышками. Они ставят на возвышении большую белую мишень. Они берут этот предмет в руки, [уперев в живот], встают в позицию и, закрыв один глаз, подносят огонь к отверстию. Тогда свинец попадает в мишень. Вспышка похожа на пожар, а шум напоминает гром. Те, кто находится рядом, должны заткнуть себе уши… Одним ударом эта вещь может рассыпать в прах серебряную гору или железную стену. Если бы в кого-то, кто желает покуситься на владение другого, попал такой свинец, этот человек сразу бы расстался с жизнью. Бесполезно говорить, что то же относится к оленям, опустошающим поля».