Даниель Елисеефф - Хидэёси. Строитель современной Японии

Тем не менее представители рода Асикага, имевшие тоже военное, но очень аристократическое происхождение, организовали превосходную администрацию; ее достоинства и умение проводить третейский суд были общепризнанными. Они сумели пропитать страну своими идеями — в течение всего XV в. понятие культуры сливалось с блеском их дворцов Китаяма или Хигасияма. Но эти блестящие люди, скорей интеллектуалы, чем воины, страдали тремя серьезными недостатками: они внушали мало доверия армии; они не имели земель, которые были бы достаточно обширными и обладали бы достаточно хорошим стратегическим положением, и внешний слой феодалов, иерархия которого все усложнялась, был им совершенно неподвластен. Надо полагать, их предвзятые мнения, первоначально отражавшие точное ощущение культуры и склонность к гражданскому правлению, уже не соответствовали духу времени.

Хидэёси предстояло восхитить Японию, в полной мере добившись всего, чего гнушались Асикага: создания могучей современной армии, оснащенной новейшим оружием, крупных территориальных владений, которые он прочно держал в руках, и строгого контроля над всем обществом.

Хидэёси родился в простой деревне Накамура, где, как говорят, он достиг возраста мужчины и посадил падуб, который по сей день растет в ограде храма Тосэндзи и служит предметом поклонения для посетителей.

Его отец Яэмон, конечно, не был богачом и тем более не имел отношения к знати, но принадлежал к людям, стремившимся обрести фамилию. Это уже было много: простые смертные носили только личное имя или прозвище (адзана), исчезавшие вместе с ними и никогда не становившиеся той генеалогической нитью, которая соединяет людей сквозь времена. Легенда утверждает, что право носить патроним и передавать его детям Яэмон приобрел на полях сражений. Но какие бои мог вести такой человек, как он, в какой армии и сколько лет, чтобы заслужить такую честь? Непохоже, чтобы он оставался военным надолго, едва ли он достиг и очень высокого чина. В лучшем случае он, должно быть, исполнял временную и не всегда добровольную службу периодически, когда этого требовали перипетии феодальных войн и позволял сезон, а также полевые работы.

Кем мог быть Яэмон? Несомненно крестьянином, который, чтобы улучшить свое незавидное положение, а также выполнить повинность, стал «легкой ногой» (асигару); когда его призывали, он, в соответствии со своим скромным званием, становился в последний ряд эскорта Ода Нобухидэ, могущественного и богатого местного сеньора. И, приняв фамилию (если это когда-то произошло), он выбрал скромный патроним, связанный с его происхождением и должностью, — Киносита, буквально «Под деревом» или «Под веткой»; трудно найти более банальное словосочетание. Великие мира сего присваивали себе совсем другие имена, напоминавшие об импозантных садах императорского дворца или об изысканных местах столицы.

Таким был семейный очаг того, кто станет великим Хидэёси, — очаг несомненно достойный, но из самых скромных. Мальчик получил личное имя, детское (емё) — Хиёсимару, а потом, немного позже, Токитиро, которое он сохранит, не считая одного слога, до тех пор, пока господин в 1558 г. не даст ему другое.

Чтобы представить этот мир зрительно, можно обратиться к картинам той эпохи, а чтобы понять — к романам-эпопеям, очень модным в то время, к этим повествованиям, где участвовали представители всех социальных слоев, весьма далеким от придворных романов тысячного года, которые выводили на сцену лишь аристократов. Поэтому не вызывает сомнений, что деревню окружали поля риса, хлопчатника — его начали возделывать недавно, и его культура расширялась, — и конопли, по преимуществу для производства текстильного волокна. Следует ли, уточняя картину дальше, представить себе один из тех красивых домов этой области, свидетельства о которых сохранились как раз для района, близкого к современному Гифу? Нет — во всяком случае не в их нынешнем состоянии: большинство домов только сто лет спустя, в эпоху Эдо, приобрело сложные элементы, придавшие им комфорт и утонченность — сельские, но подлинные.

Детство, а потом отрочество Токитиро окутано полумраком, откуда все-таки проглядывает жестокая реальность семейных драм. Его отец умер около 1544 г., мать из экономических соображений вскоре снова вышла замуж; от этого нового брака родилось по меньше мере еще двое детей — сын и дочь, получившая поэтичное имя Асахи-химэ, «Принцесса утренней зари». К этому семейному очагу, восстановленному после беды, Токитаро сохранит крепкую привязанность всю жизнь; к матери он проявлял любовь, иногда напоминавшую культ. Об этой нежности свидетельствует письмо, единственное, которое было адресовано непосредственно матери; написанное гораздо позже, в 1590 г., в момент, когда он наконец держал в руках всю Японию, это послание, пылкое и простое, звучит как крик любви:

Вы много написали мне, и я этому очень рад. Прошу Вас, не волнуйтесь за меня!.. Для моих планов очень важно умиротворить Канто, а потом и всю Японию, вот почему я велю своим людям морить их голодом [войска Ходзё, укрепившиеся в цитадели Одавара]. Поэтому я должен остаться здесь до конца года; но я буду возвращаться раз в год, чтобы видеться с Вами, как и с юным принцем [его сыном Цурумацу, родившимся за год до того]. Не тревожьтесь!

Повторяю вам: не волнуйтесь за меня, потому что я чувствую себя все лучше и питаюсь регулярно.

Выходите и развлекайтесь и, прошу Вас, еще раз помолодейте, я Вас умоляю

Иногда он даже будет распекать свою жену — столь им почитаемую — за то, что она, на его взгляд, недостаточно занимается старой дамой:

Не будьте невнимательной. Если О-Мандокоро [его мать] окажется в слишком тесном помещении, она начнет чувствовать себя подавленной; прошу Вас, занимайтесь ею. Но если ее поместить в более просторное место, где есть водные потоки, она рискует подхватить насморк, и Вы не должны этого делать

Это не мешало ему придумывать все, что только возможно, чтобы окутать свое происхождение завесой густого тумана: получив фактическую власть благодаря обстоятельствам и таланту, командуя массой феодалов, которых родство по крови, пусть дальнее, часто связывало с императорским домом, сын скромного временного бойца из войск Ода, должно быть, не раз ощущал безвестность своих предков как нетерпимый провал. Тогда он мог допускать что угодно, в том числе свое полубожественное рождение, если этого требовала политическая необходимость. Он не останавливался ни перед чем, даже перед святотатством, и, лгать так лгать, в разговорах и письмах ссылался на буддийский сюжет о чудесах во время беременности: когда мать вынашивала его, — рассказывал он, — ей приснился вещий сон. В разгар ночи комнату залило солнцем, словно был полдень. Все ужаснулись, но гадатели предрекли, что ребенок, который родится, озарит четыре моря и подчинит своей власти весь мир.