Даниель Елисеефф - Хидэёси. Строитель современной Японии

Хуже было то, что ему не желал подчиняться внешний мир. Корейцы прикидывались, что ничего не слышат, и совсем не спешили способствовать прохождению японских войск. Правда, последние выглядели грозно: в целом 150 тысяч человек как минимум было поставлено под командование Кониси Юкинага и Като Киёмаса, а перевозила их огромная флотилия под началом Куки Ёситака и Тодо Такатора; каждая приморская провинция должна была поставить два больших корабля с лена, дающего 10 тысяч коку дохода; города и деревни направляли моряков из расчета десять человек на сто домов. И это не все. Люди и строительные материалы должны были сосредотачиваться в Осаке. Богатым феодалам с годовым доходом более 100 тысяч коку было предлржено построить по три больших корабля и по пять среднего размера. Хидэёси выделил необходимый денежный аванс и позже оплатил из него то, что оставалось.

Так в конечном счете собралась эта «армада» — по сути тяжелые барки или галеры с лопатообразным рулевым веслом и внушительными надстройками, увенчанными дополнительным парусом, который помогал работе гребцов; в целом эти суда были маневренными и быстрыми в хорошую погоду, не боялись мертвого штиля, но малейший шторм создавал для них угрозу.

Тем не менее операция развивалась как нельзя лучше. Кониси Юкинага без затруднений достиг Пусана на южном побережье Кореи, а через три недели дошел до Сеула. Возможно, и это было единственной тенью на блистательной картине, он не обращал достаточно внимания на то, что творилось вокруг него: на выжженную землю, на опустошенные города, гигантские груды пепла, где японские солдаты не могли заметить ни живой души. Но войска только что провели успешную высадку; за ними следовала интендантская служба — хорошо организованная, она включала в свой состав даже португальского переводчика, — и Юкинага шел своим путем.

Окопавшийся в своем замке Нагоя, обещая приехать, но постоянно откладывая день отъезда, Хидэёси ликовал: он назначил губернатора Сеула — Укита Хидэиэ, сына феодала, которому он дал приют после смерти отца и которого только что женил на своей приемной дочери. Полностью удовлетворившись внешним видом событий, действительно ли он намеревался выйти в море и направиться в Корею, а потом в Китай? Он громогласно объявил о победе. Первой он уведомил об этом любимую мать:

Я возьму Китай к сентябрю… Тогда я буду счастлив принять церемониальное облачение, которое Вы соизволите мне преподнести на праздники конца сентября в китайской столице… Как только я возьму Китай, я отправлю к Вам гонца

Потом (в мае 1592 г.) он пишет, может быть, самое знаменитое из своих писем, адресованное его племяннику, приемному сыну и преемнику на посту кампаку — Хидэцугу:

1. [Вы] не должны ослаблять приготовления к походу. Отплытие произойдет в январе или феврале следующего года [1593].

2. Столица Кореи пала 2 числа сего месяца [май 1592 г.]; таким образом, пришло время пересечь моря и поставить Великих Мин [китайских императоров] под наш контроль. Я желаю, чтобы Вы пересекли море, с тем чтобы стать кампаку Китая.

3. Вас будут сопровождать 30 тысяч человек. Вы отплывете из Хёго, на судне [для Хидэцугу, таким образом, поездка начнется из сердца Внутреннего моря], но лошади будут отправлены сушей [когда это будет возможно].

4. Хотя в Корее не ожидается никакого сопротивления, вооружение имеет величайшую важность — не только для поддержания Вашей репутации, но и для предотвращения любой чрезвычайной ситуации. Всех людей, которые будут находиться под Вашим началом, следует обучить [обращению с оружием].

Далее следует тринадцать пунктов, посвященных технической организации похода. Потом:

18. Его Величество [император Японии] должен будет направиться в китайскую столицу; это требует хорошей подготовки. Этот визит императора произойдет в году, который придет на смену следующему году. По этому случаю ему представят десять провинций, близких к столице. Все придворные получат там лены; указания будут даны в свое время. Самые смиренные получат десятикратную стоимость [того, что имеют сегодня]. Самые великие будут наделены сообразно их личной важности.

19. Пост кампаку Китая достанется, как сказано выше, Хидэцугу, который получит сто провинций, близких к столице. Пост кампаку Японии перейдет, в зависимости от того, будет ли к этому готов тот или другой, к […] или [Укита Хидэиэ, недавно назначенному губернатором Сеула].

20. Трон Японии перейдет к юному принцу или к принцу Хатидзё.

21. Ответственность за Корею возьмет на себя [Хасиба Хидэясу], свойственник, или Укита Хидэиэ. В этом случае на Кюсю будет назначен [Кобаякава Хидэаки].

22. Путешествие императора в Китай следует организовать в соответствии с ритуалом императорских переездов (гёко). Его Величество проследует дорогой, проложенной нашими войсками в походе. Необходимые люди и лошади будут реквизироваться на месте.

23. Корея и Китай будут взяты без затруднений. Поскольку не будет ни малейшего волнения и поскольку никто из простонародья не убежит, обратитесь к должностным лицам провинций и отдайте приказ о приготовлении к походу.

24. Уточнения о представителе [японской] столицы и Дзюракутэя я сделаю позже (18 мая 1592 года.).

Эта знаменитейшая командная записка, как всегда у Хидэёси, в нескольких словах резюмирует ситуацию, оставляя мало сомнений в природе намерений и представлений автора. Во-первых, он плохо оценивал расстояния, как и площади: послать лошадей в количестве, необходимом для создания внушительной кавалерии, в Корею было далеко не то же самое, что переправить их через пролив Симоносэки, и даже не то же самое, что отправить их в каботажное плавание между островами и рифами Внутреннего моря, хоть в то время такое плавание и было весьма опасным. К тому же, даже если число «сто» в понятии «сто провинций» было лишь условным и скорее имело смысл «много», позволительно задаться вопросом о значимости земель, окружавших китайскую столицу, которая, сверх того, отнюдь не имела того центрального положения, как Киото, размещенный в центре империи; Пекин находился на самом севере Китая, у подножия Великой стены и недалеко от земель кочевников, плохо контролируемых. Что касается династии Мин, то даже при тогдашнем ее шатком положении она сохраняла больше реальной власти, чем когда-либо имел император Японии, и трудно представить, чтобы китайский император Ваньли [7] Минский император Чжу Инцзюнь, храмовое имя — Шэнь-цзун. (1572–1620), каким бы малодушным он ни был, без попытки сопротивления подчинился диктату иноземного полководца. Наконец, огромность бесконечной равнины, углубиться в которую значило слишком оторваться от своих баз, была опасней локального сопротивления опытных армий.