Ева Шлосс - После Аушвица

Однажды Цви открыл входную дверь и увидел человека, которого так ждал: своего отца. Возвращение Мейера было совершенно неожиданным, и он резко изменился. Теперь он выглядел худым и нервным и не мог находиться в комнате с закрытой дверью. После двух долгих лет отец Цви был освобожден из Дахау, но при условии, что семья покинет Германию в течение двух месяцев. Мейер сразу же начал пытаться получить визы, чтобы все они могли бежать в другую страну.

Это казалось невыполнимой задачей. К 1936 году большинство стран отказывались принимать безденежных еврейских беженцев, и Мейеры безрезультатно пытались выехать. Наконец, когда приближался крайний срок и они начали паниковать, кто-то сказал им, что британское консульство в Мюнхене сохранило несколько виз в Палестину на случай чрезвычайных ситуаций. Они обратились – и, к счастью, их просьбу удовлетворили.

«Я уехал из Германии с братом и родителями, сначала на поезде до Мюнхена, а затем из Австрии до итальянского порта Триест», – вспоминал Цви.

В Триесте они сели на итальянский корабль и направились через Хайфу в Палестину, находившуюся тогда под британским протекторатом. Цви было одиннадцать лет.

«До прихода к власти нацистов мы были добропорядочными гражданами и предпринимателями, но сошли с этого корабля бедными иммигрантами, с отцом, физически и эмоционально травмированным человеком после его опыта в Дахау. Эта Новая Земля, в которой мы оказались, была совершенно чужда нам своими запахами, солнечным светом, обстановкой, языком и людьми, но она должна была стать фундаментом для остальной части моей жизни. И мы были свободны».

Уставшая и довольно настороженная, семья Шлосс отмахнулась от своих устоявшихся немецких привычек и начала новую жизнь в этой грязной и местами нищей стране, где, по немецким меркам, везде царил беспорядок.

Жизнь была тяжелой. В Германии отец Цви управлял собственным бизнесом, а теперь его деятельность сводилась к тому, что он возил вверх и вниз по холмам городка тяжелую ручную тележку, нагруженную бочками с популярным местным напитком. Для состояния его здоровья это было самым неподходящим занятием, но все же он не мог видеть, как его семья голодает.

Отец Цви оплатил обучение сына в небольшой частной школе, где он мог бы начать изучать иврит и попытаться привыкнуть к новой стране.

«Мне больше не приходилось убегать от банд немецких парней, толкавших меня с криками “еврей”, но в Хайфе мне приходилось уворачиваться и петлять по жарким улицам, всегда осознавая напряженность и вражду между еврейской общиной и притесняющими ее арабами из Старого квартала. Я помню, как британские госслужащие разгуливали в форме цвета хаки, в шортах до колен и в пробковых шлемах».

Однако вскоре семейная жизнь изменилась бесповоротно. В 1938 году бабушка и дедушка Цви приехали из Германии на его бар-мицву, и хотя ситуация при Гитлере становилась невыносимой, они решили вернуться обратно. «Это казалось поразительным решением, – говорил Цви, – но они были пожилыми, не имели другого дома и прожили всю свою жизнь, ассоциируя себя с немцами. Они надеялись, что их страна скоро одумается и избавится от нацистов».

Как оказалось, их надежды были более чем неуместными. Дед Цви не смог вынести жизни в нацистской Баварии и унижения из-за того, что его лишили профессионального статуса уважаемого врача, и он, судя по всему, покончил жизнь самоубийством. Затем, когда началась война, бабушку Цви депортировали в концентрационный лагерь в Латвии. Она так и не вернулась оттуда.

В Хайфе тоже произошли большие изменения. Здоровье отца Цви ухудшилось из-за тяжелой работы, и он умер от сердечной недостаточности. Цви отчаянно хотел продолжать учебу, но знал, что ему придется бросить школу и пойти работать. «Мне казалось, что лучшее место для заработка – это банк, так что я начал работать там в возрасте тринадцати лет обычным курьером».

Перед смертью отец Цви нашел ему место в банке под названием «Фейхтвангер», принадлежавшем немецкому еврею. Цви продолжал учиться по вечерам в течение многих лет, пока не сдал экзамены.

В то же время он стал втягиваться в сионизм. Война в Европе вызвала беспорядки в Палестине. Нацисты и их союзники стремились захватить Ближний Восток и получить доступ как к нефти, так и к дельте Нила. Итальянские самолеты регулярно бомбили Хайфу, взрывая резервуары для хранения нефтепродуктов и нефтеперерабатывающий завод, отчего в небо взмывали огромные огненные шары.

«Мы боялись, что нацисты захватят власть, но мы также были очень недовольны британским правительством», – рассказывает Цви.

В британской «Белой книге» 1939 года предлагалось создать независимую Палестину, управляемую арабами и евреями. Представительство должно было быть пропорционально их численности. В документе были установлены ограничения на еврейскую иммиграцию и на права евреев покупать арабские земли.

В течение следующих пяти лет количество еврейских иммигрантов достигло предела в 75 000. Обычная ежегодная норма равнялась 10 000 человек и дополнительная квота – 25 000 человек – для беженцев, оказавшихся в чрезвычайной ситуации. После 1944 года дальнейшая иммиграция зависела от разрешения арабского большинства.

В конце войны появились первые сообщения о Холокосте. Цви вспоминает о реакции своей семьи: «Мы все чувствовали себя полностью опустошенными ужасной катастрофой, постигшей еврейский народ. До нас доходили слухи о том, что происходит в Европе, но они были почти невероятными. Мы думали, что все не может быть настолько плохо. Мы жили в отрицании.

Потом мы стали видеть, как к берегу причаливали лодки с еврейскими беженцами. Англичане их тут же окружали, арестовывали и возвращали обратно на судно, а потом увозили в лагеря для переселенцев на Кипре. Это было возмутительно и казалось практически невероятным».

В 1945 году Цви присоединился к подпольной еврейской военной организации «Хагана». Его отряд встречался на тренировках по вечерам на хайфском мукомольном заводе. «Я был готов бороться за независимое еврейское государство, за свой народ».

В ноябре того же года ООН проголосовала за принятие плана раздела, который предлагал британцам уйти из Палестины и создать два отдельных государства: арабское и еврейское. Напряженность между общинами достигла лихорадочного уровня. Многие представители обеих сторон не согласились с предложенным планом и будущими границами.

30 декабря 1947 года группа арабских ополченцев ворвалась на завод и убила тридцать девять еврейских рабочих. «Несмотря на то что меня учили стрелять и даже бросать гранаты, я в страхе ходил по улицам, – говорит Цви. – Однажды в старом квартале Хайфы я услышал, как позади меня гудит машина. Я повернулся как раз вовремя и увидел араба: он выхватил пистолет и целился в мою голову. Я быстро увернулся и едва избежал выстрела».