Ева Шлосс - После Аушвица

Тяжело думать о тюрьмах, и большинство людей предпочитают этого не делать. За годы моих выступлений в различных учреждениях мне пришлось бросать вызов своим собственным предубеждениям о том, как мы должны относиться к людям, которые попадают в тюрьму.

Оказалось, что все-таки можно понять человека, который совершил ужасное преступление, при этом не прощая ему содеянного. Теперь я привыкла к звону ворот и ключей, к высоким стенам, что сопровождает посещение тюрем, но поначалу я нервничала и боялась.

За высокими каменными стенами тюрьмы в Дареме находятся одни из самых опасных преступников Великобритании. Невозможно было не почувствовать, как сотни глаз наблюдали за мной из узких окон, когда тюремный надзиратель запирал тяжелые металлические ворота и проводил меня по двору в одну из частей здания.

В первый раз, когда я отправилась в Дарем, за три часа я проехала на поезде из Лондона на север, любуясь прекраснейшими пейзажами Англии. Когда мы подъехали к станции, передо мной открылся потрясающий вид на Даремский собор, но даже он не мог отвлечь меня от мысли о том, что я собираюсь встретиться с самыми опасными женщинами страны. Мне было интересно, что они подумают о моей истории и поймем ли мы друг друга.

Система безопасности была жесткой, и даже после стольких лет я чувствовала себя неловко, когда меня обыскивал охранник в форме. Конечно, я напоминала себе о том, что на этот раз они следили за тем, чтобы я не пронесла с собой запрещенные предметы, например ключи или наркотики, а не намеревались запереть меня в концентрационном лагере.

Джиллиан Уолнс, исполнительный директор Фонда Анны Франк, сомневалась, стоит ли просить меня съездить в тюрьму – что, если колючая проволока и охранники напомнили бы мне об Аушвице? Я заверила ее, что со мной все будет в порядке, но на самом деле только в момент прибытия поняла, что эти два опыта почти не имеют ничего общего. Мало того, что обстановка совсем другая, но и люди в тюрьме отбывают наказание за преступления, в то время как моя семья не сделала ничего плохого.

Охранник привел нас в большой, ярко освещенный спортзал, где сидели тренеры и группа женщин, одетых в повседневную одежду. По пути я увидела Розмари Уэст, которая отбывала пожизненное заключение за свое участие в некоторых самых известных серийных убийствах в стране. Я знала, что она совершала ужасные пытки и сами акты убийства, и, конечно, я была рада, что она отправилась в библиотеку и не пришла послушать меня. Что бы я стала делать, если столкнулась с кем-нибудь, осужденным за акты жестокого садизма?

Я нервно заняла свое место в спортзале и прослушала вступительную речь. В уме я перебрала несколько вариантов того, как начать разговор, но в итоге решила сразу перейти к делу.

«Некоторых из вас переполняет ненависть, – обратилась я к залу. – Я тоже испытывала чувство ненависти, и думаю, что у меня есть что вам сказать».

Я начала рассказывать им что-то о нашей семье и жизни в Вене.

«Мы были очень счастливой семьей, но это длилось недолго…» – и я дошла до рассказа о переезде в Амстердам и депортации в Аушвиц.

Сначала женщины явно скучали или проявляли слабый интерес – как бы оценивая, могу ли я сказать им что-то действительно стоящее. Теперь в спортзале воцарилась абсолютная тишина, и можно было услышать звук упавшей булавки.

«Я не знаю, как мне удалось выжить, – сказала я. – Я оглядываюсь назад и все еще удивляюсь этому. И я не знаю, почему я выжила. Мой брат был намного талантливее меня. Но осталась я…»

Я поняла, что в этом и заключалась суть моего послания к женщинам-заключенным: раз я выжила, то и они тоже могли выжить.

«Всегда есть надежда, – говорила я им, – даже когда жизнь рисуется в мрачных тонах. Вы должны иметь силу воли и стремление изменить свою жизнь и достичь того, чего желаете».

Затем я вспомнила о выставке Анны Франк и о том дне в 1986 году, когда Кен Ливингстон невольно направил меня по новому пути. «Эта выставка изменила мою жизнь, – подытожила я, – и надеюсь, что она изменит и вашу».

Я села, глотнула воды и стала ждать вопросов. На мгновение я задумалась, что будет, если никто ничего не спросит, но вдруг руки взлетели вверх, и вскоре эти женщины спрашивали меня обо всем, что касается моей жизни, моих убеждений и того, как я нашла в себе силы жить дальше.

– Хотели бы вы снова встретиться с кем-нибудь из нацистов для примирения?

– Нет, но никто никогда не просил меня об этом, – отвечала я.

– Верите ли вы в Бога? Вы посещали психотерапевта?

– Нет, но, думаю, это пошло бы мне на пользу, – призналась я.

– Вы считаете, что выставка приносит пользу?

– Да, – ответила я. – Благодаря ей вы видите, чем опасна дискриминация. Нужно иметь мужество во всеуслышание заявить о несправедливости. У вас действительно есть право голоса. Позже в жизни вы можете снова задуматься о совершении какого-либо поступка и сделать другой выбор.

Эти женщины больше не были для меня безымянными заключенными – они были личностями, каждая со своей историей. Некоторые из них отбывали наказание за преступления, связанные с наркотиками. Многие стали жертвами издевательств и отсиживали срок за месть мужчинам, подвергавшим их насилию.

– Я убила своего любимого мужа, – рассказала одна добрая женщина, по имени Эвелин, которую я встретила в лондонской тюрьме. Я, конечно, остолбенела от такого прямого заявления, но ее тяжелая участь была широко распространенной ситуацией. Мы переписывались с Эвелин долгие годы.

Некоторые встреченные мною женщины были жертвами судебной ошибки. Когда я вернулась из Дарема, то получила письмо от женщины, которую осудили, а затем освободили по апелляции, в ходе одного получившего широкую огласку дела. Она написала мне очень трогательное двухстраничное письмо, в котором благодарила меня за выступление и говорила: «Я узнала от вас, что независимо от того, насколько тяжела жизнь, желание выжить может держать на плаву… Хотя я нахожусь в тюрьме, я надеюсь, что однажды меня освободят. Я держусь из-за того самого света в конце туннеля. Ваше выступление дало мне больше надежды и сил, чтобы держаться».

Каждая из встреченных мною женщин отзывалась на мой рассказ по-своему. Во время недавнего визита в тюрьму Даунвью в Суррее меня поддержала женщина-лесбиянка, когда я рассказывала о том, как нацисты преследовали гей-сообщество. Еще я получила сердечную и очень трогательную благодарность от ирландского путешественника после моего рассказа о пути в Аушвиц в поезде, полном цыган. Я знала, что одна из присутствующих женщин пережила геноцид в Руанде и потеряла членов своей семьи. Она сидела и слушала меня тихо, не задавая никаких вопросов – но я надеюсь, что она почувствовала мою солидарность с ней. Выступление в мужских тюрьмах – это другой опыт, но я считаю, что влияние выставки Анны Франк там столь же велико.