Константин Писаренко - Елизавета Петровна

Сравнение одиннадцати новостроек приводит к любопытным выводам: все дворцы, особенно Мангеймский, Штутгартский, Брауншвейгский, Раштатский (Баден-Баденский) и Вюрцбургский, и структурно, и по внешнему декору являлись подражаниями Версалю. В Стокгольме и Мадриде предпочли п-образной французской форме расположения корпусов каре. В Дармштадте тоже замышлялось каре, на которое просто не хватило денег. В Берлине и Копенгагене подкорректировали не общую конфигурацию, а облик центрального корпуса, надстроив башню с куполом. Оригинальнее иных выглядел дворец в Карлсруэ: боковые флигели примыкали к главному зданию не под прямым углом, башня же была водружена не на крыше, а напротив основного корпуса и соединена с ним деревянной галереей.

Как видим, новой столице России было на что равняться. По барочным лекалам Петр I построил себе Зимний дворец к 1723 году. Сдвоенные колонны на центральном ризалите и рустовка на двух боковых, крыши «с переломом», пилястры по всему фасаду, лепные фигуры украшали резиденцию, в плане образовывавшую букву «г» (в прямоугольник она превратилась в 1727 году по распоряжению Екатерины I). Императрица Анна Иоанновна, вернувшись из Москвы, жить в ней не пожелала, а временно разместилась в доме адмирала Ф. М. Апраксина, крайнем особняке Верхней набережной, и повелела впритык к нему возвести новые палаты, протянув их от Невы к Миллионной улице, для чего пришлось разобрать апартаменты Кикина. Итальянец Бартоломео Карло Растрелли заложил дворец 27 мая 1732 года, а закончил основные работы на исходе 1733-го.

Новая резиденция, похоже, создавалась по аналогии с петровской — имела боковые флигели (южный «луговой» и северный «адмиральский»), рустованные ризалиты, изобилие пилястр и минимум колонн, лепной декор на фронтонах. Вместе с домом Апраксина она образовывала ту же букву «г». Складывается впечатление, что племянница сознательно ориентировалась на дядюшкин пример. В этом-то дворце и поселилась дочь Петра Великого в ноябре 1741 года. Неправильный периметр главной императорской резиденции не сразу привлек внимание новой хозяйки — ее куда сильнее интересовали перепланировка внутренних покоев и степень готовности деревянного Летнего дворца, появившегося в третьем Летнем саду, на углу Фонтанки и Мойки, трудами Растрелли-младшего, Бартоломео Франческо.

Между прочим, растреллиевский Летний дворец полностью соответствовал версальскому идеалу: в плане походил на букву «п», в декоре активно использовались ризалиты, рустованный цоколь, легкая изломанность кровли, ряды пилястр и скульптур, а сдвоенные колонны — в редких случаях. Первый камень в фундамент дворца положили 24 июня 1741 года, в регентство Анны Леопольдовны. Полгода спустя, 14 декабря, Елизавета Петровна предписала «дом по учиненным… чертежам… достраивать… с поспешанием». Растрелли потребовалось полтора года. В середине июля 1743-го священники во главе с Ф. Я. Дубянским отслужили в анфиладах новой резиденции «всенощное и молебное пение», окропили стены святой водой и елеем, и уже 5 сентября императрица отпраздновала в ней собственное тезоименитство, а через десять дней — ратификацию подписанного в Або мирного трактата со Швецией.

Тем временем в Зимнем дворце по высочайшей воле интерьеры флигелей претерпевали радикальные изменения: одни комнаты расширялись, другие, наоборот, сужались. Если на южной стороне дворца реконструкцию затеяли, чтобы втиснуть в имевшееся пространство личные покои государыни, великого князя, великой княгини и А. Е Разумовского, то на северной парадные залы преображались в угоду эстетическим вкусам Елизаветы Петровны {118} 118 См.: РГАДА. Ф. 16. Оп. 1.Д. 5. Ч. 4/1. Л. 88 об.; Ф. 1239. Оп. 3. Д. 61245. Л. 1,2; Камер-фурьерский журнал. 1743. С. 6, 10–13; Записки Якоба Штелина об изящных искусствах в России. Т. 1. С. 230, 231; Эрмитаж: История строительства и архитектура зданий. Л., 1989. С. 40–44. .

Искусствоведы почему-то уверены, что императрица лишь высказывала абстрактные пожелания, а затем либо одобряла, либо отвергала конкретные растреллиевские идеи по воплощению ее капризов в жизнь — иными словами, ничего не смыслила в архитектуре и строительном деле. Однако это не так. К примеру, когда с 25 декабря 1744 года по 23 января 1745-го Елизавета Петровна находилась в Хотиловском Яме, где выхаживала заболевшего оспой Петра Федоровича, позвали каменщика Андреаса Кинеля, умевшего быстро сложить печь, чтобы больной царский племянник и свита не мерзли в крещенские морозы на бедной почтовой станции. Печник продемонстрировал эффективность своего метода в присутствии императрицы, которая запомнила его действия и по прошествии восьми с половиной лет рассказала о них команде А. Р. Давыдова, собранной для скорейшего восстановления сгоревшего в Москве 1 ноября 1753 года Головинского дворца {119} 119 См.: РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Д. 41225. Л. 2; Камер-фурьерский журнал. 1744. С. 28; 1745. С. 153, 154; Писаренко К. А. Как восстанавливался сгоревший Головинский дворец // РА. Вып. 18. С. 236–238. .

Неплохо разбиралась государыня и в архитектурной графике — Растрелли подносил ей на апробацию помимо картинок или моделей чертежи с подробной разметкой расположения помещений на этажах нового здания. Еще пример — ордер генерал-прокурора Н. Ю. Трубецкого от 7 августа 1758 года: «Ея Императорскому Величеству известно, что в городе Ростове около монастыря, в котором преопочивают мощи святителя Димитрия Ростовского чюдотворца, делается вновь каменная ограда с немалым монастырю утеснением. И для того немедленно из Сената послать и велеть ту ограду строением теперь остановить и, отправя туда немедленно ж нарочного из архитектурского искуства надежного человека, и велеть всему тому монастырю с принадлежащею ко оному сетуациею снять обстоятелно окуратной план и оной, получа в Сенат, поднести Ея Императорскому Величеству». Как видим, императрица читать чертежи умела {120} 120 См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 1/40. Д. 3122. Л. 1012; Архитектурная графика России. Первая половина XVIII в. Л., 1981 С 128_132 .

Кто не слышал о гениальном Василии Ивановиче Баженове, питомце Академии художеств, авторе великолепного Царицынского ансамбля, уникального дома Пашкова и грандиозного проекта реконструкции Кремля, фактически подразумевавшего его уничтожение! Но был еще Семен Антонович Баженов, скромный чиновник Вотчинной канцелярии, самостоятельно изучивший архитектурное ремесло, вследствие чего глава учреждения Гавриил Замятнин в 1749 году доверил ему надзирать за строительством дворца в Ропше. Растрелли или кто другой из мэтров архитектуры в усадьбу практически не заглядывали, а посему обязанности архитектора автоматически легли на плечи самоучки. 7 августа 1752 года он имел честь лицезреть государыню и даже ознакомить ее с новыми замыслами, поднеся на высочайшее утверждение чертежи «тамошним строениям». Елизавета Петровна листы просмотрела, всё одобрила, потом переговорила о молодом человеке с Замятиным и поручила, «о достоинстве ево собрав от архитекторов атестаты, представить к произведению» в Сенат.