Константин Писаренко - Елизавета Петровна

Елизавета Петровна вызволила Кокоринова из-под жесткой опеки Ухтомского определенно не для того, чтобы гезель растрачивал природный дар на прорисовку эскизов драгоценных украшений или фарфоровой продукции, изготовляемых на гранильной фабрике в Петергофе и «порцелиновой» мануфактуре. Между тем целых пять лет он именно тем и занимался. Почему таланты молодого архитектора оказались никому не нужны — ни вельможам, ни государыне? В 1754 году камергер Иван Шувалов пригласил Кокоринова оформить интерьеры своего знаменитого дворца на Итальянской улице, построенного известным мастером Саввой Ивановичем Чевакинским. Однако их партнерство, увы, не сложилось — Чевакинский фактически отказался от помощи младшего коллеги.

Что же стряслось? Возможно, кто-то позаботился о том, чтобы талант Кокоринова не раскрылся. Без участия Франческо Растрелли здесь, конечно, не обошлось. Однако инициатива явно принадлежала иному лицу, хорошо знавшему Александра Филипповича и достаточно влиятельному в придворных кругах. Не князю ли Дмитрию Ухтомскому? С Растрелли художник-аристократ не ссорился — скорее, напротив. К примеру, сгоревший Головинский дворец он в тандеме с Евлашевым восстановил за шесть недель, постоянно консультируясь с обер-архитектором, вызванным из Санкт-Петербурга. Итальянский граф вполне мог удружить русскому князю тем, что, во-первых, «смирился» с отменой перевода Кокоринова в Гоф-интендантскую контору, во-вторых, убедил императрицу не навязывать ему в помощники сибирского «мужика». Дискредитировать молодого коллегу в глазах высшего света Ухтомскому с легкой руки Растрелли было несложно. А дочь Петра не могла не считаться с мнением главных архитекторов Санкт-Петербурга и Москвы.

В итоге армии поручик довольствовался огранкой камней и фарфоровым производством, маскируя длительное прозябание на предприятиях царского Кабинета мифом о подготовке к вояжу в Италию «доучиваться» архитектурному искусству. «Мнимым проектом» окрестил подобные отговорки К. Г. Разумовский в переписке с М. И. Воронцовым. Разумеется, Елизавета Петровна не упускала случая, чтобы смягчить остракизм Кокоринова. Неудавшееся партнерство с Чевакинским — не единственный пример. В октябре 1755 года из Англии вернулся посланник граф П. Г. Чернышев. Дипломат в интригах против несчастного гезеля не участвовал, зато намеревался перестроить один из дворцов тестя, А. И. Ушакова, и обратился с заманчивым предложением к Кокоринову.

Весной 1757 года гетману Разумовскому понадобился архитектор для возведения дворца в Батурине. Кирилл Григорьевич вспомнил, во-первых, об Осипе Трезине, во-вторых, о подопечном Черкасова и уже из Глухова попросил М. И. Воронцова и родного брата о содействии. Вице-канцлер огорчил вестью, что гезель занят чертежами «иконостасу для девичьяго монастыря». Впрочем, Михаил Илларионович не замедлил нанять гетману двух итальянских «архитектов» «Венерони и Бартоллиати», выехавших на Украину не раньше осени по причине большой занятости на строительстве приморской дачи самого Воронцова. Разумовский-младший согласился принять их, хотя и посетовал, что они ему обойдутся дороже, чем Кокоринов. Опала одаренного зодчего продолжалась в общей сложности пять лет, пока государыня не нашла выход. Учрежденная осенью 1757 года Академия художеств не имела собственного архитектора. Руководил ею И. И. Шувалов, изначально вместе с императрицей веривший в талант Александра Филипповича. Естественно, место предназначалось именно Кокоринову. Тут уж Ухтомский с Растрелли ничего поделать не могли. 13 октября 1758 года Елизавета Петровна пожаловала несостоявшегося «пансионера» штатным архитектором Академии художеств. Спустя две недели сенаторы повысили Кокоринова в звании до секунд-майора.

Благодаря этому прорыву «блокады», во-первых, Россия получила вторую национальную школу российских архитекторов, воспитавшую среди прочих гениальных В. И. Баженова и И. Е. Старова [5] Первую выпестовал Д. В. Ухтомский, добившийся ее официального признания в октябре 1749 года. В ноябре 1760-го Сенат под предлогом финансовой ревизии отстранил князя от руководства архитектурной деятельностью, в мае 1761-го забрал учеников, перепоручив обе должности Петру Никитину, при котором школа постепенно зачахла. В 1764 году она закрылась, успев дать путевку в жизнь славному М. Ф. Казакову. . Во-вторых, в Санкт-Петербурге на набережной Невы был возведен архитектурный шедевр — знаменитое здание Академии художеств. Правда, это творение Кокоринова искусствоведы относят к стилю промежуточному, вобравшему в себя элементы как барокко, так и классицизма. Однако если сравнить внешний вид дворца с упомянутыми выше европейскими барочными резиденциями, принципиальных отличий мы не обнаружим. Кокоринов в соавторстве с французским архитектором Ж. Б. Валленом-Деламотом ни в чем не отступил от общепринятого стандарта. Сооружение в периметре квадратное, в его декоре есть и рустовка, и выступы-ризалиты, и подавляющее преобладание пилястр над колоннами, и неровность крыш, и скульптурные украшения.

Зато растреллиевский Зимний дворец, обладающий признаками «переходности стиля», до сих пор превозносится как блестящий пример барокко, хотя в убранстве здания отсутствуют характерные для барочной архитектуры рустовка, пилястры, фрагментарность колонн. Колонн на фасаде очень много, двумя рядами — малым ордером на первом этаже и большим ордером на втором и третьем — они буквально опоясывают весь дворец, делая творение Растрелли уникальным, завораживающе притягательным. Таков результат слияния двух стилей — барочного и классического. Ведь линия колонн — безусловный признак классицизма, имеющий в истоках портики Парфенона на афинском Акрополе. Колоннада над фронтоном и купол другого античного шедевра — римского Пантеона — вдохновили Андреа Палладио на создание проектов загородных вилл, которыми в XVI–XVII веках его ученики и последователи застроили север Италии, Англию и Шотландию.

Между тем в остальной Европе царило барокко. Лишь в середине XVIII столетия француз Анж Жак Габриэль рискнул украсить портиками вторые этажи двух парижских дворцов на площади Людовика XV (ныне — площадь Согласия) — Отеля де Омон и Музея королевских гобеленов. Правда, заложили здания в 1757–1758 годах, а леса сняли лет через пятнадцать. Проект Академии художеств Валлена-Деламота также предусматривал портик по всему периметру, но заказчик предпочел кокориновский вариант с пилястрами {122} 122 Об А. Ф. Кокоринове см.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 1/14. Д. 798. Л. 1360–1364 об.; Оп. 1/39. Д. 2486. Л. 416, 416 об., 430–439, 453, 453 об., 458, 460–463, 498, 685, 685 об., 1059, 1059 об.; Д. 2762. Л. 412, 413, 415; Д. 2875. Л. 365–369; Ф. 1239. Оп. 3. Д. 41275. Л. 81, 81 об.; АКВ. Кн. 4. С. 384–392, 432–438; Михайлов А. И. Архитектор Д. В. Ухтомский и его школа. М., 1954. С. 33, 35, 37–40, 78, 79, 238, 244–248, 255, 256, 322–325, 341, 368; Крашенинников А. Ф. Архитектор Александр Кокоринов. М., 2008. С. 20, 21, 24, 25, 28, 34–36, 41,76, 77, 96-103. . Следовательно, архитекторы в России раньше, чем где-либо еще, заинтересовались контурами Парфенона. Но кто? Растрелли?