Александр Дзасохов - Как много событий вмещает жизнь

На этом знакомство с шахтерами не закончилось. После обеда отправились в знаменитую Макеевку. В шахтерском клубе, где было запланировано выступление, меня встретили вначале настороженно. Сказал примерно то же самое, что и шахтерам Горловки. Отвечал на вопросы. Постепенно напряжение спало, так что расстались дружелюбно. В Донецк вернулись ближе к полуночи, подвели итоги встреч и бесед с шахтерами. Впереди было воскресенье. Миронов предложил остаться еще на один день – осмотреть местные достопримечательности, немного отдохнуть. Поблагодарив за приглашение, отказался. В Москве, судя по отрывочным сведениям, нарастало какое-то напряжение.

Бывший с нами замминистра угольной промышленности тоже не смог остаться в Донецке на воскресенье. Сказал, что из Москвы звонил Щадов и велел «срочно возвращаться». Правда, я не придал тогда этим словам особого значения – обычное дело, министр вызывает своего заместителя по каким-то неотложным делам. И только позже вспомнил, что произнесено это было каким-то странным тоном. Теперь понимаю, что Щадов, вероятно, был, что называется, в курсе назревавших событий и собирал своих людей, которые могли понадобиться в любой момент.

18 августа вместе с находившимися со мной в Донецке работниками ЦК вернулись в Москву в аэропорт Внуково обычным рейсом Аэрофлота. В это солнечное воскресенье ничто не предвещало, что следующий понедельник окажется поистине черным. Попросил помощника Владимира Алексеевича Червиченко выйти на следующий день на работу, хотя у него уже начинался отпуск.

После просмотрел накопившуюся за время моей поездки в Донбасс почту. Бумаг было много. Все важные, но ничего чрезвычайного. Около 4 часов дня вместе с супругой вышли погулять по территории дачного поселка Усово. Навстречу шел Аркадий Иванович Вольский. Мы давно знали друг друга, были в добрых, товарищеских, можно сказать, доверительных отношениях.

Вольский без всяких вводных рассуждений заявил, что ему в тот день звонил Михаил Сергеевич Горбачев и сказал, что у него острый радикулит и он не сможет быть в Москве 20 августа.

Ничего себе! На 20 августа в Кремле было назначено подписание нового Союзного договора с участием Президента СССР и руководителей республик.

Я Аркадия Ивановича не спрашивал, почему Михаил Сергеевич именно ему звонил и кому Генсек звонил еще. Вольский об этом тоже ничего не сказал. Сошлись на том, что все прояснится. Радикулит – болезнь излечимая. Но было ясно: 20 августа подписание Союзного договора не состоится. Это вызвало у меня огромную тревогу.

Добравшись до аппарата правительственной связи, я связался с Владимиром Антоновичем Ивашко, заместителем Генсека ЦК. Ивашко находился в санатории «Барвиха». Мы условились встретиться на следующий день.

В вечерних теленовостях передали репортаж об обострении ситуации в зоне карабахского конфликта. Я тут же позвонил В.А. Крючкову, председателю КГБ. Трубку взял дежурный офицер и сказал, что председатель только что вышел. На вопрос, не вернуть ли его, я ответил утвердительно.

Крючков объяснил, что в Карабахе происходит очередная эскалация, но ситуация находится под контролем.

А на следующий день, 19 августа, произошли события, полные драматизма, ставшие необратимым началом распада нашей великой страны.

Раннее утро 19 августа застало меня в дачном поселке Ильинское на Рублевском шоссе, где в то время находились дачи некоторых секретарей и членов Политбюро. После многодневной поездки в Донбасс не смог, вопреки обыкновению, встать в шесть утра, чтобы начать теннисную разминку в спорткомплексе поселка. Меня разбудил помощник В.Ф. Ли, живший на соседней даче, и тут же сказал: «Александр Сергеевич! Включите телевизор, очень важное сообщение…» И здесь я впервые услышал новое слово: ГКЧП…

Об утреннем теннисе не могло быть и речи. Вскоре я уже был в своем рабочем кабинете на Старой площади. Туда же срочно приехали мои помощники и руководители отделов и секторов. Дорога в город была довольно спокойной. Но меня неотвязно мучила мысль: почему члены ГКЧП действуют втайне от ЦК, какова позиция Генсека и его заместителя и, может быть, не случайно в эти дни я оказался вдали от Москвы, в Донецке…

В начале одиннадцатого все секретари, находившиеся в это время в столице, собрались в зале заседаний секретариата ЦК. Оставшийся «на хозяйстве» секретарь ЦК Олег Шенин сделал сообщение: находящийся в Форосе Горбачев «недееспособен», поэтому ГКЧП во главе с Г. Янаевым берет верховную власть в свои руки. Тут же посыпались вопросы: что означает «недееспособен»? Шенин уклонился от точного ответа, хотя дал понять, что знает намного больше, чем мы. Наступила неловкая пауза, после которой он предложил информировать партию о новой ситуации. Проект телеграммы был лаконичным, всего несколько фраз, написанных Шениным. Констатируя введение чрезвычайного положения в стране, шифрограмма рекомендовала принять «…меры участия коммунистов в содействии Государственному комитету по чрезвычайному положению». Однако следующая фраза, предложенная Фалиным и вписанная в шифрограмму моей рукой, гласила: «В практической деятельности руководствоваться Конституцией СССР». Уверен, что именно прямая апелляция к Конституции спасла партию от погрома, а наше общество от гражданской войны. Тем более, скажу об этом ниже, ГКЧП действовал за спиной партии.

Вернувшись в свой рабочий кабинет, немедленно связался с Янаевым, от которого узнал, что с Горбачевым по части здоровья «все в порядке». Вечером, предварительно созвонившись, поехал к заместителю Генерального секретаря Ивашко, который в то время находился на лечении в санатории «Барвиха». Мы вышли на балкон, где между нами состоялся доверительный разговор. Оказывается, днем 18 августа в Форос тайно вылетали Шенин, Бакланов, Варенников, Болдин и Плеханов. Но Горбачев отказался вести с ними какие-либо переговоры о сдаче своих полномочий.

Закулисная подоплека событий 19 августа даже сегодня остается не вполне известной. Но общая ситуация для меня тогда все же прояснилась. В стране складывалось своего рода многовластие: Горбачев, Ельцин, ГКЧП и ЦК КПСС. Я обращаю внимание на это потому, что попытка ассоциировать секретариат и Политбюро ЦК КПСС с ГКЧП с самого начала была несостоятельной.

Не буду останавливаться подробно на событиях тех дней. О них уже достаточно сказано. Телефоны на Старой площади разрывались. Некоторые партийные руководители, как, например, первый секретарь ЦК Компартии Украины, прямо заявляли, что ничего не могут понять. Что на самом деле происходит в столице?

В наши дни нередко спрашивают: как могло случиться, что за спиной Политбюро ЦК предпринимались действия группы высокопоставленных государственных лиц, вылившиеся в ГКЧП? Вопрос непростой. Считалось, что наиболее товарищеские рабочие отношения сложились между мной и Олегом Семеновичем Шениным, курировавшим Организационный отдел. Мы часто встречались для координации наших направлений работы. Поэтому его вовлеченность в дела ГКЧП за нашей спиной во время августовских событий повергла меня и других секретарей ЦК в крайнее удивление. Чего больше было в его действиях – осознанного выбора или амбициозности, точно не знаю. Думаю, что второе.