Георгий Данелия - Безбилетный пассажир [litres]

Попробовал. Оказалось – не так уж трудно. Герои, став грузинами, начали походить на моих друзей, родственников и знакомых. Бенжамен напоминал мне моего друга, поэта и критика Гурама Асатиани, лекарь Менски – моего дядю, среднего брата мамы, Левана Анджапаридзе, сестра Бенжамена – мою двоюродную сестрицу Софико Чиаурели… Все хорошо, только вот сюжет рассказа Шекли мешал. Эти грузины никак в него не вписывались – плевать им было и на инструкции, и на инспектора. Они жили как хотели, ссорились и мирились, кутили и пели. А что если забыть и про Планету, и про инспектора, и про Шекли и действие романа перенести в Грузию?

Я взял книжку под мышку и полетел в Тбилиси.

Прилетел, позвонил моему другу режиссеру Эльдару Шенгелая и сказал, что мне нужен грузинский сценарист. Эльдар назвал мне фамилии трех возможных сценаристов (одного из них, Резо Габриадзе, выделил, он с ним работал, двух других знал меньше):

– А, в общем, приходи завтра на студию, и я тебя со всеми познакомлю. Завтра привезут бочковое пиво, и они все обязательно появятся.

Первым, на мое счастье, за пивом пришел Резо Габриадзе. Других я ждать не стал и вручил ему книжку.

Резо роман очень понравился, и мы начали писать сценарий. Через несколько дней Резо спросил:

– Гия, скажи, а о чем наш сценарий? Меня спрашивают, а я никак не могу сформулировать.

– И я не могу. Скажи, что заранее никогда не говоришь, о чем фильм, – это плохая примета. А когда фильм выйдет, критики напишут, а мы запомним.

Мы с Резо Габриадзе. 1986 год.

На съемках фильма “Кин-дза-дза”. 1987 год.

Между прочим. Я никогда не пытаюсь объяснить в нескольких словах, о чем снимаю фильм. Потому что тогда – зачем снимать? Проще написать несколько слов в газету.

Когда мы с Таланкиным снимали «Сережу», то все время пытались сформулировать: о чем фильм? «Дети – наше будущее. Какими будем мы, такими будут и наши дети»… И другую такую же муть.

В Краснодаре на съемку приехал корреспондент. Хотел взять у нас интервью: «О чем фильм»? Мы попросили подождать до конца рабочего дня. Корреспондент отошел к осветителю и спросил его: «О чем фильм»?

– Одна баба с ребенком вышла замуж. Родился второй ребенок. Мужа куда-то переводят, и она уезжает с ним. Второго ребенка забирает, а первого оставляет. И первый переживает, плачет. А муж – хороший мужик оказался, сказал: «А пошли вы все»! И взял мальчишку.

Коротко и ясно.

Кстати, про «Не горюй!» много писали, но ни один критик так и не сформулировал, о чем фильм.

Той осенью в Тбилиси я жил в гостинице «Сакартвело» в 501-м номере. (Номер до сих пор помню! Еще помню горничную Терезу, которая убирала нашу комнату.) Комната была солнечной, на пятом этаже, а вид из окна – на черепичные крыши и зеленые дворики.

Резо приходил ровно в восемь утра. Мы работали до часу, потом делали перерыв на обед, а после обеда гуляли по старому городу. Примеряли прохожих к нашими персонажам. Заглядывали в подъезды. Резо обращал мое внимание на кованые решетки балконов, на старинные дверные ручки и вообще на такие детали, которые я без него бы не заметил. (У Резо особый взгляд на мир. Когда он после перестройки приехал в Москву и его спросили, изменилась ли столица, он сказал что да, очень. Стало намного меньше воробьев и намного больше генералов.)

Заходили в музеи. В одном из них обнаружили старые фотографии улиц и духанов Тифлиса. У духанов были поэтические названия: «Не покидай меня, голубчик мой», «Не горюй!», «Сам пришел». И мы долго никак не могли решить, как назвать фильм: «Не горюй!» или «Сам пришел». Пока фильм назывался «Сам пришел», духан в черепичном городке был «Не горюй!». В конечном варианте победил все-таки «Не горюй!», а название «Сам пришел» мы оставили для духана.

После прогулки мы возвращались в гостиницу и опять садились за работу. Пока нас не было, Тереза убирала номер – все сияло чистотой, но в то же время все было на месте. Если наш исписанный листочек упал на пол, там мы его и находили – Тереза протирала пол, а потом клала листок точно так же, как он лежал.

Обедать мы ходили в верийскую баню: там в буфете давали настоящие сосиски из мяса (буфетчик Аристофан утверждал, что в Грузии сосиски из настоящего мяса только у него в бане и в буфете ЦК). И еще часто там бывало настоящее бочковое пиво. А иногда вместо обеда перекусывали горячими пирожками с картошкой (настоящей), которыми возле нашей гостиницы с лотка торговала жена буфетчика Аристофана красавица Роза, и запивали их сладкой водой «Лагидзе».

Работали мы до девяти вечера, а потом отправлялись на чай к моему приятелю Гие Бадридзе читать то, что написали за день. Или шли на чай к Верико и расспрашивали дядю Мишу Чиаурели о старом Тифлисе. Честно сознаюсь, кое-что из его рассказов я позаимствовал для своих фильмов. А один, «Похороны директора», почти целиком вошел в фильм «Не горюй!»

Из того, что мы тогда написали, в сценарий вошло далеко не все – от многих придумок пришлось отказаться. Но осталась сама атмосфера того Тбилиси – и солнечная осень в старом городе, и черепичные крыши под окном, и доброжелательность, и легкомыслие, и вечера в доме Верико, и застолья в гостях – без всего этого фильм не получился бы таким, каким получился.

Сценарий мы писали долго. Осенью в Тбилиси, зимой в Москве, у меня дома. В комнате было накурено так, что мы друг друга с трудом различали (кто-то сказал Габриадзе, что сигары курить менее вредно, чем сигареты, и мы перешли на сигары. Курили их как сигареты). Выходили на улицу проветриться – слякоть, злые прохожие, машины… Минуты три пройдемся, и Резо говорит: «Давай вернемся обратно в наш черепичный городок».

Потом писали под Москвой, в Доме творчества Болшево. А весной я заболел и угодил в Боткинскую больницу – Резо приходил ко мне, и мы писали в больнице. И потом еще дописывали по ходу съемок – снимали в Грузии.

Между прочим. Над сценарием «Кин-дза-дза» мы с Резо тоже работали так много и долго, что я потерял счет времени.

– Резо, сколько мы пишем этот сценарий? – спросил я.

– Посмотри в окно. Милиционера видишь? – сказал Резо.

Напротив гостиницы, где мы работали, было посольство, и там у ворот дежурил милиционер.

– Вижу.

– Какой у него чин?

– Старший лейтенант.

– А когда мы начинали, он сержантом был. Вот и считай.

Из рассказов Чиаурели. В тридцатых годах директор Тифлисской киностудии тяжело заболел, и врачи сказали, что жить ему осталось мало. Тогда директор вызвал к себе в больницу членов партийного бюро, чтобы обсудить порядок своих похорон.