Игорь Мартьянов - Слово солдата

Он согласно кивает. Но едва я сделаю несколько прыжков, как он тут же оказывается рядом, сует голову мне под бок.

— Беги, Саша, ты вперед, и не мешай. Я за тобой.

— Нет, беги ты, а уж я не отстану…

И опять та же картина: Белышкин не выдерживает, срывается с места и, путаясь у меня в ногах, мешает бежать.

К последнему рывку я подготовился основательно. Заранее выбрал впереди воронку, сложил сошки, на которые упирается мой «дегтярь», сам сжался в комок и, когда чуть угомонились вражеские пулеметы, вылетел из-за дерева.

Та-та-та… Р-р-р, р-р-р… Под ногами брызнули фонтанчики земли, с дерева посыпалось крошево щепок. Над головой так затрещало, словно стреляли на самой вербе. Фашисты палили разрывными. Прыжок. Еще прыжок. Белышкин снова под правым локтем. Жмет головой в бок, нельзя бежать. Трах! Где-то рядом шлепнула мина. Падаем в грязь. Саша потерял шапку. Коротко стриженная голова с большим белым шрамом выглядит смешно и нелепо.

Мы в укрытии. Справа и слева, прячась в неглубоком придорожном кювете, залегли другие бойцы нашего батальона. Совсем рядом — невысокий коренастый солдат полтавчанин Чернобай. На смуглом круглом лице пышные казацкие усы. Черные глаза блестят устало и возбужденно.

— Саша, какого черта ты лезешь мне под бок, как телок под корову?

Улыбается. Молчит.

— Ты ведь путаешься у меня под ногами, шагу ступить не даешь…

— Страх какой-то появился после госпиталя, — виновато улыбается Саша. — Все кажется, что вот-вот ударит. И опять в голову, только в голову…

— Ерунду мелешь. Так уж обязательно в голову…

С Белышкиным познакомились мы несколько дней назад на переформировании батальона. Я стал ручным пулеметчиком. Он — моим вторым номером. Саша только прибыл из госпиталя после осколочного ранения головы. Вот и все знакомство.

Я был самый молодой в батальоне и самый рослый. Белышкин — двумя годами старше, но, пожалуй, самый из всех нас низкорослый.

Пока батальон накапливался, мы окапывались, отдыхали. Постреливали редко — берегли патроны. Я повернул голову назад и охнул: мать честная, что же это за упряжка мчит по луговине, прямо к нам? Толкнул в бок Александра.

— Смотри, кто это и куда их несет?

Пригляделись — полевая кухня. Ну и ну! Кто же это вздумал так лихачить, днем, в открытую?..

Низко нагнув головы, бегут, выбиваются из сил низкорослые лошадки. Хлещет кнутом чумазый, в годах ездовой. А враг уже берет их «в вилку». Рявкнул снаряд позади кухни и словно подстегнул лошадей. На пути бревенчатый, неказистый мостик. Эх, проскочили бы! А там — крутой бережок, укроются.

— Неужто накроют? — шепчет Белышкин.

— Не должно. Это по теории — недолет, перелет, а третий — в точку. Обойдется.

— Смотри, впереди разорвался…

Кухня влетела на мостик, и в тот же миг — вспышка, дым, а через секунду — грохот. И нет уже на том месте ни мостика, ни кухни.

— Эх-ма! Ни людей, ни каши, — сокрушается Чернобай.

А через какое-то время батальон пошел вперед. То было наступление, как говорится, местного значения, для улучшения позиции. Предполагалось, видимо, взять это село, эту возвышенность — ни больше, ни меньше. Артиллерия почему-то нас не поддерживает.

Едва мы вскочили и цепью шагнули в непролазную грязь, ударили немецкие пулеметы. Цепь залегла. Началось сближение короткими перебежками.

Еще рывок. Тянет за ноги густая липкая грязь. Словно злые, шмыгают пули. Под локтем тяжело сопит Белышкин, прижимая ко мне стриженую голову.

Треск. Огонь. Чем-то едким и колючим брызнуло в лицо. Падаем ниц. Что же с нами? Шевелю ногами — вроде целы. Лицо жгут мелкие царапины.

— Смотри… — шепчет Белышкин, и глаза его округляются от запоздалого испуга.

Диск его автомата весь искорежен от прямого попадания вражеской пули. В большую рваную дыру сыплется крошево мятых и сгоревших патронов. Тяжелая немецкая пуля, выгнув вторую крышку диска, остановилась. Дальше было сердце Саши Белышкина…

— В рубашке ты родился, дружок.

— Ее нам обоим бы хватило. Вот она, твоя теория…

Когда с криком «ура» батальон взошел на гребень высоты, фашистов там уже не было. Они поспешно отошли и лишь по какой-то зазевавшейся группе солдат мы успели выпустить полный диск. Село оставалось слева. Оно уже было нашим.

Вроде как закончилось на сегодня. По привычке бредем дальше, ожидая новых команд. Постепенно проходит напряжение боя, неимоверно гудят ноги и хочется пить. Да еще покурить бы…

Белышкин молча идет все под тем же правым боком. Кажется, только сейчас увидели, что начинается буйство ранней весны, что на небе легкие хлопья ватных облаков и прохладный ветерок освежает разгоряченные лица.

Что-то шикнуло перед глазами, приглушенно чмокнуло. Саша, словно всего лишь на минутку, мягко прилег на холодную весеннюю землю. По стриженой голове чуть заметно пробивалась алая струйка…

В тот день я в расчете остался один. Тяжелая сумка с запасными дисками дополнила и без того тяжелый пулемет. Вечерело, когда поредевший батальон, преследуя противника, наткнулся в жиденькой рощице на яростное сопротивление. Откуда-то ударила вражеская артиллерия. Вскоре на опушке рощи после стрельбы установилась непонятная зловещая тишина. Лишь слева слышны какие-то крики, отдельные хлопки выстрелов да время от времени многоэтажный русский мат. Там шла рукопашная.

— Пулеметчик, на левый фланг! Бегом прикрыть левый фланг!

Эта команда касалась меня. Оказывается, редкая цепь стрелков уже была повернута к окраине села, от которого внизу шла дорога, обсаженная густым непролазным кустарником. Вот тут фашисты могли ударить во фланг. Несколько перебежек — и я на самом краю цепи. Уютно, как жирный сурок, сидит Чернобай в узеньком, по грудь окопчике — когда только успел зарыться?

Спешу скорее окопаться. Со всех сторон — как на ладони. Ударил озноб: лопата… Потерял лопату! Что угодно может бросить пехотинец, кроме оружия и лопаты. Лихорадочно заколотил ногами. Изо всех сил царапаю мокрую землю руками. Хоть как-нибудь прикрыться брустверком, хоть заячью лежку отрыть. Эх, черт возьми, как не вовремя начала бить артиллерия. Похоже, тяжелыми. Крях-х! Пока далеко. Бум! Это уже ближе. Противный, сверлящий мозги, выворачивающий душу вой нарастает, ближе, ближе… Невольно жмусь в маленькое земляное корытце. Голова и грудь все же укрыты, а ноги как есть на виду. Сусликом юркнул Чернобай в свою спасительную нору.

Хрясь! Колыхнулась земля. С грохотом и свистом сорвало над головой весеннюю синь, ударило спрессованной удушливой гарью.

А ведь пронесло, черт возьми! Всего в каких-то пяти метрах курилась глубокая воронка, опушенная глыбами жирного влажного чернозема. Туда! Скорее туда! Можно укрыться с головой. Один прыжок — и в воронке. Там спасение. Дважды в одну точку — не бывает… По теории вероятности.