Яков Резник - Так добывалась Победа

Бригада с ходу ворвалась в Иенихиендорф. Завязались ожесточенные уличные бои.

Танки комбатов И. Пупкова и М. Коротеева пошли в обход станции с расчетом отрезать пути отхода гитлеровцам на Берлин и Лукенвальде.

Батальон М. Акиньшина, во взаимодействии с батальоном автоматчиков, вел бой в центре Иенихиендорфа, стремительно продвигаясь к вокзалу.

После получасового боя вокзал и три воинских эшелона были в наших руках. Автоматчики роты Ермакова заняли вокзал, где действительно находился штаб командующего укрепрайоном. Гитлеровский генерал пытался бежать, но гвардии рядовой Попов очередью из автомата прошил его насквозь, и незадачливый вояка нашел себе могилу в дорожном кювете.

Мне хорошо запомнилась такая картина. На КП немецкого генерала, в вокзальном буфете, за столом, уставленным винными бутылками, сидит рядовой Попов в немецкой генеральской фуражке с авиационной эмблемой и курит толстую сигару.

— Вы чего здесь маскарад устроили? — спросил я бойца с укоризной.

— Охраняю, товарищ комбат!

— Что охраняете? Бутылки?

— Никак нет, чемодан и два портфеля генерала с какими-то бумагами.

— Сними фашистскую фуражку, будь похож на человека, — отчитал я Попова. — А чемодан и портфели отнеси в штаб бригады. Ясно?!

— Ясно, товарищ комбат.

Весь день мы вели бой в лесу на подступах к Лукенвальде. Гитлеровцы предпринимали отчаянные контратаки. К исходу дня мы, наконец, подошли к городу, но в это время нас вернули в Иенихиендорф, где располагался штаб бригады.

Комбриг отдал приказ — наступать на Берлин.

На рассвете бригада двинулась к логову фашистского зверя — огромному пасмурному городу с куполами и шпилями зданий.

Советские войска шли к Берлину со всех сторон. На многие километры вокруг полыхало пламя пожарищ. Слышался непрерывный гул и грохот канонады. Настал час расплаты за все злодеяния гитлеровцев!

Партийные организации батальонов провели летучие митинги.

— Перед нами Берлин, — говорили агитаторы. — Последний оплот нацизма. Смертельно раненный враг заполз в свою берлогу. Боевые друзья, товарищи по оружию! Взятие Берлина означает полную победу над фашизмом, возвращение к мирному созидательному труду. Отомстим за пролитую кровь! За погибших братьев и сестер! За слезы наших матерей! Вперед к Победе!

— Заводи-и! — прозвучала на лесной поляне команда комбрига. Бригада на большой скорости двинулась к закрытой густыми тучами столице Германии.

Пригород Берлина Бабельсберг — небольшой городишко, но в нем находилась крупная киностудия и военный завод, который выпускал пушки для башен танков, полевые орудия и стрелковое оружие. На окраине города — концлагерь, где содержалось около трех тысяч советских военнопленных. Здесь же были заключенные и из других стран.

Поздно вечером наш мотобатальон во взаимодействии с танковым батальоном М. Г. Акиньшина ворвался в Бабельсберг. С ходу перебили охрану лагеря и освободили пленных. В полночь я с группой автоматчиков подошел к проходной военного завода. За столом, ничего не подозревая, сидел старый вахтер в очках. Карабин его стоял в углу.

— Хальт! — крикнул я так, что немец даже подскочил на стуле. Очки с длинного носа упали на пол, и он трясущимися губами залепетал:

— Майн гот, майн гот!

В будку вскоре набилось много военнопленных, которые работали на заводе под охраной гестапо. Истощенные люди плакали, обнимали нас и все повторяли:

— Братья родные! Спасибо вам! Вызволили нас из неволи. Дорогие товарищи! Возьмите нас с собой. Жизни не пожалеем, но отомстим проклятым фашистам за их зверства.

— Сможете ли вы держать в руках автомат? — усомнились мы.

— Сможем.

— Но у нас нет столько оружия!

— При заводе есть арсенал.

Среди освобожденных нашелся бывший командир по фамилии Григорьев. Ему я и поручил сформировать отряд.

Странный получился вид у наших новых бойцов. На головах шляпы, буржуйские цилиндры, лагерные колпаки и т. д. Но зато все вооружены новеньким немецким оружием.

Очень здорово дрались эти ребята. Многие из них погибли в первом же бою, а оставшиеся в живых были зачислены в батальон.

Вспоминаю, как автоматчики привели ко мне на КП работников киностудии. Их было около 300 человек: режиссеры, артисты, операторы, художники. Что с ними делать? Куда их девать? Я хорошо понимал, что многие из них будут нужны новой Германии. Решил посоветоваться со своим замполитом майором Курманалиным. Он говорит:

— Оставим всех в батальоне.

— Зачем?

— Художественную самодеятельность организуем, — пошутил он.

Работников студии мы отправили в армейские тылы. А нам надо было воевать.

Бои в Бабельсберге продолжались долго. Гитлеровцы из войск СС и фольксштурма сопротивлялись отчаянно, из последних сил. Стреляли с чердаков, из окон домов и подвальных помещений. Многие переодевались в гражданские костюмы и наносили удары из-за угла. В тщательно прочесанных домах, уже занятых подразделениями, внезапно завязывалась жестокая перестрелка.

Ожесточенный бой разгорелся на высокой, обложенной камнем железнодорожной насыпи, с которой фашисты простреливали огнем из пулеметов все городские улицы. С наступлением темноты наш батальон при поддержке танков М. Г. Акиньшина пошел в рукопашную схватку, сломил сопротивление противника и штурмом овладел насыпью.

Ночью сильный бой шел на западной окраине Бабельсберга, в высотных зданиях, расположенных на берегу канала Тельтов. Вся окраина Бабельсберга превратилась в руины, из которых, как из вулкана, выбрасывались вверх клубы дыма, гари и копоти.

Целую неделю круглосуточно шли ожесточенные, кровопролитные бои, канонада не прекращалась ни на минуту. Люди забыли, что такое пища и сон. Отдыхать приходилось попеременно, не более двух часов и сутки. Из Бабельсберга эвакуировали гражданское население, стариков, женщин, детей.

Неподалеку от нашего КП на перекрестке улиц стояла «тридцатьчетверка» из роты Виктора Крюкова. Гитлеровцы ударили по ней шестью фаустами одновременно, но не смогли поджечь наш танк. Я решил выяснить, откуда бьют фаустники. Подбежав к танку, постучал в люк механика-водителя.

— Кто? — настороженно спросил водитель.

— Открой! Где командир танка?

— Ранен.

— Откуда били фаустники?

— Не знаю, товарищ комбат, — ответил механик.

— Отведи танк назад, а то сожгут.

Разговаривая с танкистом, я не заметил опасности. Под моими ногами синим огоньком горела и вертелась, словно волчок, ручная граната, брошенная из подвала дома. Сильный взрыв ожег ноги, руки, правый бок. Десятки осколков расписали мое тело узорами, как стекло на морозе. Почти тотчас длинная пулеметная очередь прошила обе мои ноги. Автоматчики утащили меня за танк, а затем доставили на командный пункт. Прибежал Виктор Крюков, весь измазанный в копоти, словно кочегар с паровоза: