Пётр Панч - Голубые эшелоны

— А как там мои родичи? — сменил разговор Александр в надежде услышать что-нибудь про свою Тину.

— До весны засеяли бы, — продолжал Григорий, увлеченный своими планами. — А земля-то какая! Хватило бы на всех, батька твой не лепил бы горшки. Видал я, поехал куда-то по селам, наверно, повез горшки менять. А тесть новую конюшню кладет. А на беса та новая конюшня, когда он клячу соломой с крыши кормит?

Александр показал Григорию, к кому ему обратиться, а сам снова пошел искать Ворошилова.

В партийном комитете он застал своего брата и Голого — усатого рабочего с гартмановского завода. Разговор шел на злободневную тему: о бойкоте выборов в Первую Государственную думу. Александр, подавленный увольнением с завода, тяжело опустился на свободный стул и бессильно уронил руки на стол.

— Что такой невеселый, Лавруша? — спросил его Голый, подтолкнув согнутым пальцем усы.

— Уволили, — ответил Александр, не сводя глаз со своих больших кулаков.

— К тому нам не привыкать.

— Стукнул, видать, какого-нибудь инженера? — спросил брат укоризненно, поглядев на кулаки Александра.

Александр медленно повернул голову.

— За неблагонадежность.

Голый задержал руку возле усов.

— Это уже тактика. Одного тебя?

— Троих! А завтра, наверно, еще добавят, если не вмешается Совет.

— Если б не военный завод, — сказал Голый, ухватив кончик уса, — тогда бы другой разговор был.

Пархоменко перешел на военный завод еще осенью, после очередной схватки с черносотенцами и погромщиками. Во время столкновения торговца, который нес портрет царя, подстрелили. Хотя прямых доказательств против Александра не было, его все же с завода Гартмана уволили. Тогда он устроился на военный завод, выпускавший снаряды. Мастер у Александра оказался зажиточный, имел свой собственный домик, корову и откармливал кабана. Такие не любят смутьянов. Он хорошо относился к Александру, пока не узнал, что этот опытный рабочий — также и опытный начальник боевого отряда, а в Луганске как раз в это время была сожжена старая тюрьма и убит городовой возле дома терпимости. Мастер в своем воображении все это приписал своему страшному подручному, и Александра уволили.

Устроиться на работу в Луганске с такой аттестацией нечего было и думать. Приходилось уезжать куда-нибудь подальше и снова искать работу. И Александр с кривой усмешкой сказал:

— Вот такие наши дела пролетарские.

— А ты знаешь, я вот что думаю, — встрепенулся Голый. — Тут земляки ваши были, — и он взглянул на Ивана. — Мы с Климом думали, кого бы послать, а вот вам и кандидат.

Александр не сразу понял, о чем идет речь, и ответил:

— Я тоже видел одного земляка. Помнишь, Иван, возчика Григория?

— Крестьяне уже за вилы берутся, — продолжал Голый. — Клим так считает: надо им помочь, чтобы паны почувствовали мужицкую силу. Говорит, месяц-другой у них поработаешь, а тогда — пришлем на подмогу агитаторов; может, что и выйдет.

Дальше Александр уже сам дорисовал картину, как восстанет село, волость, затем уезд. Такая сила сможет поставить перед помещиком какие угодно условия. От возбуждения у него даже глаза заблестели.

— Я поехал бы, только бы мне помогли. Агитаторов надо таких, чтобы село знали.

— И чтобы линию партию знали, — добавил Ворошилов, появившись в дверях. — Я слышу, вы про село говорите.

— Кандидата нашли, — сказал Голый, — хотя я все-таки думаю, что это не наше дело.

— Значит, пускай эсеры продолжают втирать людям очки? — Ворошилов присел к столу. — Недооцениваете вы, товарищи, силы, какая может пригодиться. Крестьян надо готовить к социалистической революции.

— Землю надо отобрать у панов — и точка, — решительно заявил Александр.

— Надо, молодой человек, сначала свалить их власть, тогда будет и точка. Крестьянин, товарищи, должен понять, что ему самому, без помощи рабочих, никогда не вырваться из-под гнета помещиков и кулаков. За тесный союз нужно агитировать, тогда и земля, и заводы будут нашими. Так-то, Лавруша! — И он потряс его за плечо. — В неблагонадежные попал? Неплохая рекомендация!

Александр — он понял, что и на этот раз «перегнул палку», — слушал с виноватым видом.

Когда он возвращался домой, на дворе уже была ночь. По небу летели рыхлые облачка, освещенные серебряным сиянием месяца. Влажный ветер отдавал землей и прошлогодними травами.

На широких полях дозревала рожь. Через неделю должна начаться косовица, а пока крестьяне не заняты работой, и это самое подходящее время, чтобы собрать сходку. За три месяца Александр успел пересказать сельчанам не одну книжку и прокламацию, наладил связи и с другими селами, где тоже волновался народ. Некоторые знали и о том, что Белокуренков Сашко, как называли Пархоменко соседи, муштрует в лесу молодых хлопцев, обучая их стрельбе из настоящих револьверов.

Слух о том, что на сходку приедут рабочие из города, еще больше расшевелил крестьян. Наступило воскресенье. Александр приказал своему отряду собраться в условленном месте в лесу.

В отряде числилось пока восемь человек, это были хлопцы, с которыми он провел свое детство, потом работал, как и они, землекопом при прокладке железнодорожной линии на Миллерово. Некоторые из них сейчас батрачили в поместье Ильенкова. Оружия у отряда было маловато: один револьвер носил при себе Александр, другой — его приятель Федька Кривосын, были еще два дробовика. Остальные парни обзавелись дубинками с заостренными железными наконечниками.

Лес, где они собрались, чтобы еще раз посоветоваться, как охранять сходку, находился за Донцом, на землях Митякинской станицы. Обитатели убогого села Макаров Яр иногда пасли в этом лесу волов, перегоняя их вброд через речку. В этом же лесу, когда Александру было десять лет, казаки избили его мать за то, что она собирала хворост. Мать слегла в постель и после того уже не встала.

Если бы не умерла мать, может быть, отец и не взял бы его из школы, в которую он ходил уже две зимы, и не отдал бы его в погонщики к грабарям. Александр работал у грабарей два года за одни только харчи да сапоги, потом из Луганска приехал его дед и взял с собой в город.

С того дня, как Александр выехал на Красную Гору, у него началась новая жизнь. Дед отдал его в «мальчики» к колбаснику.

С корзиной, полной колбас, Александр выходил с утра на толкучку либо шел к заводским воротам, где всегда кишмя кишел народ, и до самого вечера тонким голоском расхваливал свои колбасы, похожие на сухие коренья. Ему нравилось по целым дням шататься среди пестрой толпы людей. Ежедневно на базаре что-нибудь случалось: как всегда, смешно бранились перекупщицы, а то и драли друг друга за косы, ржали лошади, хрипела шарманка, на ней пищал зеленый попугай, вытаскивая за пятак «счастье» тем, кто никогда его не видел. Оборванные и завшивевшие бродяги валялись в пыли у лавок, их часто ловили на краже и тогда били смертным боем. Они ругались страшными словами, и сами часто заводили поножовщину.