Рудольф Ветишка - Прыжок во тьму

Некоторым группам начали уже давать небольшие диверсионные задания на заводах, такие, которые не требуют применения взрывчатки.

— Ребята получают хорошее идеологическое воспитание, — продолжал Гиршл. — Большую помощь нам оказывает изучение опыта советских товарищей. Думаю, что уже пришло время присоединить нас к партийным организациям.

— Хорошо, в середине января мы хотим созвать пленум ЦК, пригласим и тебя, а там подумаем о дальнейшем. Если решим, что целесообразно присоединить вас, то сделаем это. Издаете ли вы какую-нибудь свою газету?

— Пока нет. Но готовимся. Будем издавать «Бой младых» и «Пржедвой».

— Ну что ж, хорошо, главное — придерживайтесь конспирации.

Следующую встречу мы назначили на начало января.

На условленную встречу в Челаковицах Эда приехал.

— Ну, что твоя станция? — спросил я его.

— Не хватает кое-каких мелочей, но очень скоро она заработает.

— Хорошо. Однако рация у нас уже есть. Проверь ее, будет ли она работать. Не могу понять, почему ты со своей так долго возишься.

Мы снова говорили об аресте Тонды и о бегстве Эды от Млейнковой. Он повторил в сущности то, что уже однажды рассказывал: перебрался в Подебрады, скрывался там-то и там-то.

Я прочитал статью, которую Эда написал для «Руде право». Она не понравилась мне, и я сказал ему откровенно:

— Каким образом ты пришел к такой точке зрения?

— Исходя из данной ситуации…

— Именно в данной ситуации, — прервал я его, — нужно ясно и открыто сказать, кто повинен в смерти Либкнехта, одного из выдающихся сынов немецкого народа. Нужно также сказать, кто убил Розу Люксембург. И нельзя здесь отделываться несколькими словами. Насколько я тебя знаю, ты писал значительно лучше.

— Я писал это наскоро.

— Но такая статья все же должна быть целенаправленной, а именно этого в статье нет.

Снова заговорили о ситуации. Я задал Эде несколько вопросов. Чем-то он не походил на старого Эду. Но я ему еще верил.

Мы ходили по берегу Лабы. И тут нам встретился незнакомый мне человек и поздоровался. Я удивленно посмотрел на Эду.

— Что это значит? Кажется, он плохо говорит по-чешски.

— Вероятно, ошибся, ведь ты видишь, всюду столько немцев.

Погуляв возле Лабы, мы зашли на квартиру товарища Клингера. Товарищи доставили туда рацию, которую Эде предстояло проверить. Он повозился с ней и сказал, что рация в порядке, можно ее переправить туда, откуда будем вести передачи, нужно еще установить антенну определенной длины.

— Хорошо, антенну достанем и для рации найдем место. Потом постараемся поселить тебя поблизости. Но ты подготовь и свою рацию. Постоянно ссылаешься на детали… Ты получил план, который я послал тебе с Тондой?

— Да, получил.

— Стало быть, делаешь радиостанцию по плану?

— Конечно, по плану.

На мгновение я задумался. Вдруг в голове мелькнуло: лжет! Эда лжет! Но почему? С Тондой я разговаривал последний раз 12 октября, это было во вторник. Я спросил его тогда, передал ли он конверт с планом Эде. Тонда ответил, что не успел передать, и показал мне конверт. На следующий день Тонда был арестован. Встреча с Эдой у него должна была состояться в четверг!

— Интересно, когда он передал тебе план? — обрушился я на Эду и весь насторожился. — Я никак не могу понять, когда ты мог его получить?

— Послушай, ты задаешь мне сегодня вопросы, как будто перестал доверять мне.

— Не удивляйся, ты очень долго отсутствовал, и я не могу понять, почему. Что-то меня настораживает и в твоем пребывании в Подебрадах. (О том, что мы там были, он не знал.) А уж если зашла речь о плане радиостанции, то могу сказать тебе, что я разговаривал с Тондой во вторник и спросил его, передал ли он тебе план. Он ответил, что не передал, и сказал, что назначил тебе встречу на четверг. Но вслед за этим Тонда был арестован. Каким же образом мог попасть к тебе план? Тут что-то не клеится! Эда, ты не искренен!

Эда растерянно заморгал и пытался возразить, уверяя, что это какое-то недоразумение, что я сбил его с толку, что в конце концов он не может помнить все точно.

— Эда, говори правду. Хватит лгать. И что это за встреча с тем человеком на берегу Лабы? Мне показалось, что за нами следили. Прошу тебя, скажи, кто это был?

Наконец Эда сказал правду…

Он был арестован, и его привели на очную ставку с Тондой. Сначала, мол, он запирался, но Тонда все о нем рассказал.

— Он выдал меня, и я вынужден был все признать. Они предложили нам работать на них. Тонда сразу же согласился, а я сказал, что должен подумать.

На следующий день меня вызвали: «Ну как, надумал? Нам все известно».

В конце концов я сказал, что тоже буду на них работать, а сам решил — и это, поверь, я говорю чистосердечно, — что буду вести «двойную игру». Они требовали от меня связаться с Москвой… а я передавал бы депеши такие, какие надо, а не те, что они давали бы мне…

В те минуты я не знал, что делать. Мозг заработал лихорадочно: «Что делать? Ведь он нанес нам новый удар. Человек, которому я всецело доверял и за которого мог поручиться… Как могло случиться, что он дрогнул при первом же столкновении с гестапо?»

Несмотря на то, что во мне все кипело, я старался сохранить спокойствие.

— Ну, хорошо. Так поступил Тонда. Но почему ты не сказал мне все честно во время нашей первой встречи: «Рудла, так, мол, и так, случилось то-то… Почему играл со мной в кошки-мышки? Если бы ты рассказал тогда все чистосердечно, мы могли бы что-то предпринять. Почему ты рассказываешь об этом только сегодня?»

Мы вышли на улицу. «Почему Эда не пришел сам? — вертелось у меня все время в голове. — Как я могу после всего этого верить ему? Ведь я ответствен не только за свою судьбу, но и за судьбу остальных товарищей, которые были с ним в контакте. Можно ли верить в то, что, если бы с его помощью мы наладили связь с Москвой и вели бы „эту его двойную игру“, он вновь не обманет, не предаст? Нет, так не пойдет. Есть только один выход: ликвидировать! Что же, застрелить его тут же на месте? Но если я сейчас же застрелю его, то никому из челаковицких товарищей не удастся уйти. Лучше заманить Эду на новую встречу, а самому пока предпринять все для того, чтобы сохранить хотя бы то, что удастся. Это крайне рискованно, но другого выхода нет».

— Куда сейчас пойдешь?

— Меня ждут в четыре часа, потом поеду в Прагу.

— Кто-нибудь из них тут останется?

— Нет!

«Что делать? Что теперь делать?» — спрашивал я себя.

— Хорошо, я еще подумаю обо всем этом.

Встречу с Эдой я назначил на вторую половину января, а затем на 6 февраля. Надо было выиграть время.

Расставшись с Эдой, я прежде всего проверил, не следят ли за мной. Нет, все чисто. Гестаповцы, очевидно, были в себе уверены.

Я снова поехал к Ирушеку. На душе у меня было скверно. Я попросил позвать товарищей Достала и Плишека и сообщил им о случившемся.