Александр Исбах - Женщина в Гражданской войне [Эпизоды борьбы на Северном Кавказе в 1917-1920 гг.]

Но попадались в толпе и бедно одетые казаки и крестьяне, горестно и с испугом смотревшие на делегатов.

«Властей» долго не было. Толпа притихла, но не расходилась, ожидая, что будет дальше.

Наконец в час дня из станичного правления вышел офицер и объявил, что пропуска дадут только делегатам съезда. Для этого делегаты предварительно должны сдать свои мандаты. Кое-кто пошел их сдавать.

Некоторые говорили: не следует сдавать мандатов, а надо спасаться бегством.

На одной из подвод сидел загримированный Пашковский — председатель Совнаркома Терской республики — в накладных усах и форменной фуражке. С ним вместе сидела девушка Аня Блюменталь. Ей было восемнадцать лет. Храбрая и горячая девушка. На съезде она много помогала всем, и самая тяжелая работа лежала на ней.

Она устраивала делегатов на квартиры, доставала им пищу и заботилась обо всем.

Аня работала в Кисловодске с начала восемнадцатого года. Ее любили все, кто с ней сталкивался. Энергичная, живая, она организовывала работниц, шла всегда первой на фронт и в самых опасных местах держала себя смело и решительно.

Теперь тяжелая, опасная обстановка оживила ее еще больше. Бодрое ее слово и милая улыбка поднимали настроение товарищей.

Первым ушел за пропуском товарищ Тюленев — председатель Кисловодского совета. Видя, что его что-то долго нет и никто еще не получил пропуска, товарищи стали беспокоиться. Технический секретарь большевистской фракции съезда уничтожил документы, сохранившиеся у него: список членов фракции, финансово-отчетные документы и т. п.

Вдруг из станичного правления послышались страшный шум и крик. Прорывались возгласы злорадства и смех:

— Пашковский! Пашковский! Попался, голубчик. Вот он!

Группа казаков и офицеров окружила подводу, на которой человек в форменной фуражке разговаривал с Аней Блюменталь. Сорвав с него накладные усы, с шумом и криком они повели его в правление.

Спустя некоторое время из правления под конвоем вышли Пашковский и Тюленев. Их повели в станицу. Ни для кого не было сомнения в том, что их расстреляют.

Затем снова появился казак и, вызвав нескольких человек по фамилии, сказал:

— Идемте в станицу Александровская для допроса!

В сопровождении четырех казаков часть делегатов направилась в сторону Нальчика. Было часов десять вечера. Тихо и тепло. Светила полная луна.

Люди шли медленно, усталые, голодные. Изредка доносились отдаленные взрывы — это белые взрывали железнодорожные пути.

Когда поравнялись с кукурузным полем, один из казаков показал рукой направо и сказал:

— Здесь их расстреляли.

Все поняли, что он говорит о товарищах Пашковском и Тюленеве. Но никто не произнес ни слова.

Прошли кукурузу, потом кусок голой степи. Подошли к другому кукурузному полю. Казаки крикнули:

— Стой!

Остановились. Казаки подняли винтовки, и все поняли, что наступил конец.

В этот момент раздался громкий, взволнованный голос Ани:

— Товарищи! Подождите! Я вам что-то скажу!

Казаки не крикнули, как обычно кричат белые: «Только без „товарищей“!» Это вселило надежду на спасение. Казаки продолжали держать винтовки наготове и молча ожидали.

Аня задыхалась. Затем, овладев собой, сказала:

— Большевики — не бандиты, а делегаты народного съезда, который решил вопросы в интересах трудящихся, что национальную вражду раздувают нарочно белые генералы. Вы знаете, кто такие большевики и за что они борются?

Откуда брались слова у этой девушки! Глаза у нее горели, казалось, что она на многолюдном митинге. Остальные товарищи молчали. Их лица, освещаемые зеленоватым светом луны, казались мертвенно-бледными. Казаки слушали, не прерывая.

— Вы нас убьете. Но чего вы этим достигнете? — звучал голос Ани. — Советская власть все равно будет существовать и еще больше укрепляться. Только на вашей совести будет вечный укор, что вы убили тех, кто боролся и умер за ваши же трудовые интересы… Какие же мы вам враги? Я вот еще совсем молода, только что еще жить начинаю. Если можете — стреляйте!..

Тогда один из казаков опустил винтовку и сказал, обращаясь к другим:

— Я не буду стрелять!

Другой казак прошептал, повернувшись к остальным:

— Я тоже не буду!

Они молча опустили винтовки.

Тогда один из делегатов — товарищ Долобко — обратился к ним:

— Товарищи, отпустите нас. В трех верстах отсюда Кабарда. Мы через полчаса будем там. А вы дайте залп в воздух, и никто ничего не узнает.

— Нет, мы этого сделать не можем, — сказал одни из казаков. — Нас расстреляют.

У казаков были очень растерянные лица. Видно было, что и большевиков им жалко и белых они боялись и все это дело — им не по душе.

Делегатов повели обратно в Змейскую. Дорогой они много разговаривали с казаками.

Впервые, вероятно, эти казаки услышали большевистскую правду. Товарищ Долобко так хорошо и так просто все объяснял. Казаки внимательно слушали, задавали вопросы, и видно было, что они очень удивлены. Когда подошли к крылечку правления, двери в него были широко открыты. Возле двери стоял караульный.

— Мы не хотим стрелять, — сказали ему казаки.

Часовой изумленно посмотрел, повернулся и пошел в правление. Через несколько минут позвали туда всех.

— Мы не хотим стрелять, — ответили они.

Кибиров с досадой рванул нагайкой и, помолчав, сдержанно сказал казакам:

— Вы свободны!

Кибиров кивнул двум офицерам. Те пошли вслед. Потом он повернулся к оставшемуся офицеру и спросил:

— Ну, а вы как?

— Слушаюсь, господин полковник! — ответил офицер и вскочил.

Назвав фамилии нескольких офицеров, Кибиров послал за ними казаков. Все делегаты подавленно молчали, так как понимали, что эта отсрочка не меняет дела. Вдруг Блюменталь бросилась с кулаками на Кибирова и закричала:

— Отдайте нам труп Пашковского! Отдайте нам наших товарищей!

Больно было смотреть на ее бледное лицо, на всю напряженную, хрупкую, юную фигурку. Кибиров с усмешкой ответил, что товарищи наши — в Александровской.

— Вот вы туда пойдете и там с ними встретитесь…

После этого всех отвели в соседнюю комнатушку. За перегородкой о чем-то долго и тихо говорили белые. Через некоторое время снова вызвали товарищей Долобко, Хейфец и Блюменталь и объявили им:

— Вы пойдете в Александровскую на допрос.

До Александровской никто не дошел: их расстреляли офицеры.

Расстреляли и Долобко и Хейфец, убили и юную большевичку — Аню Блюменталь.

Весть о свержении самодержавия была получена на табачной асмоловской фабрике в Ростове перед вечером.

Вместе с товарищами я побежала в казармы. Там большевики уже объявили солдатам о революции, о свержении царского правительства. Рабочие и мы, работницы, беседовали с солдатами весь вечер и призывали их на следующий день присоединиться к нашей рабочей демонстрации.