Николай Шараев - Пригорьевская операция

— Не заметил! — сказал кто-то из партизан.

Похоже было, что это так: если немецкий летчик замечал что-либо подозрительное, он обязательно сбрасывал бомбу или начинал обстрел из пулемета.

После обеда в самой большой землянке, принадлежавшей автоматчикам, открылось партийное собрание. Вдумчиво, строго обсуждали коммунисты итоги боевых действий, не стеснялись говорить об ошибках и недостатках, вносили много разумных предложений. В выступлениях чувствовалась решимость продолжать борьбу с ненавистным врагом, звучала уверенность, что недалек день, когда наша бригада сольется с частями Красной Армии.

Собрание кончилось поздним вечером. Я вышел за лагерь и долго стоял на полянке. Хотелось побыть одному, помечтать о будущем: весна настраивала на самый лирический лад. В чистом небе весело сверкали звезды. На душе было приятно и радостно. Фронт приближался к нам с каждым днем. Это чувствовалось буквально во всем: и в настроении наших людей, и в изменившемся поведении полицаев, и в том, как лихорадочно пытались оккупанты избавиться от партизан в ближайшем тылу своих армий… Не весной, так летом Смоленщина будет освобождена. Но еще предстоят жаркие стычки с фашистами…

Неприятности начались на рассвете. Не зря кружил над нами разведчик. Партизаны спали, когда на нас посыпались фашистские бомбы. Дождавшись тишины, я выскочил из землянки. Весь лагерь был устлан свежей хвоей, вокруг лежали сломанные деревья, зияли глубокие воронки, слышались стоны. Первое впечатление было такое, что мы за эти несколько минут потеряли больше, чем за время всех боев. На самом деле результаты бомбежки оказались не такими уж страшными. В 3-м батальоне погибло три человека, несколько партизан было ранено. Одна бомба угодила прямо в землянку, но людей в ней, к счастью, не было — ушли на задание.

Командир бригады приказал немедленно оставить лагерь. Это было сделано не напрасно: в полдень налет повторился.

В четвертый раз за последние четыре месяца мы вынуждены были строить себе землянки, хотя жить в них иногда приходилось меньше, чем затрачивалось времени на строительство.

Получена очередная радиограмма за подписью Попова. Мне приказано вылететь с докладом в штаб партизанского движения. Началась спешная подготовка отчетов о боевой деятельности и политической работе, составлялись заявки на взрывчатку, боеприпасы, автоматическое оружие.

Времени в моем распоряжении оказалось более чем достаточно, чтобы тщательно проверить и перепроверить все документы: погода стояла нелетная. Я несколько раз прощался с бригадой и друзьями, уезжал на посадочную площадку — надеялся на чудо. Но чудес, как известно, не бывает…

Наконец небо прояснилось. Неутомимый труженик войны, двухместный У-2, не замеченный противником, пересек линию фронта и на рассвете приземлился на небольшом прифронтовом аэродроме. Часа через три другой самолет доставил меня в Западный штаб партизанского движения.

Начальник штаба Дмитрий Михайлович Попов встретил меня так тепло и радушно, что я сразу сбился с официального тона. Непринужденная беседа длилась несколько часов.

От Попова я впервые узнал, как высоко была оценена Пригорьевская операция.

— Вы вправе гордиться своей бригадой, — сказал он. — Бой в Пригорье стоит в одном ряду с крупнейшими операциями украинских и белорусских партизан.

Поблагодарив Попова, я признался, что отбиваться от карателей нам потом было не легче, чем разгромить станцию, и пододвинул ему заявку на боеприпасы и оружие, заранее уверенный, что получу не больше половины того, что просим. Дмитрий Михайлович внимательно просмотрел ее и наложил резолюцию: «Срочно отгрузить полностью и доложить».

— Проследите за исполнением сами, — сказал он, возвращая заявку. — Мы здорово заговорились. Пойдемте обедать. Хозяйственники обещали угостить с партизанским размахом…

На другой день Попов сообщил, что Военный совет фронта удовлетворил просьбу обкома партии о моем отзыве на работу в обком. Я просто не мог представить, что не вернусь в бригаду. И честно сказал об этом. Но Дмитрий Михайлович не поддержал меня:

— В бригаде имеются прекрасные командиры, политработники, — сказал он. — Здесь вы нужнее. Все больше районов освобождается от оккупантов. Надо восстанавливать советский правопорядок. А партийных и советских работников не хватает. Вот и поручим вам заниматься подбором кадров.

Пришлось согласиться — партийная дисциплина для коммуниста превыше всего.

В 1965 году впервые после войны состоялся слет партизан 5-й Ворговской бригады имени Лазо. Собраться было решено на станции Пригорье, которая осталась памятной на всю жизнь для каждого из нас.

Бригада дралась с оккупантами до сентября 1943 года и после освобождения Смоленщины соединилась с родной Советской Армией. Из бывших военнослужащих был сформирован тогда отдельный батальон, двинувшийся в составе войск на запад. Остальные партизаны активно взялись за восстановление разрушенного войной хозяйства нашей Смоленской области.

И вот лазовцы снова вместе. Стало нас значительно меньше. Геройски погиб на фронте майор Василий Петрович Клюев. Умер после тяжелой болезни лейтенант Анатолий Озернов. Время и недуги не пощадили многих. Но большинство партизан живут и трудятся по сей день.

Длинной вереницей подходили из Рославля машины с участниками слета. Съехались они из разных уголков Родины. В первый момент не все сразу узнали друг друга: годы сделали свое дело. Но не остыли наши сердца, не ослабли узы боевого товарищества.

Одним из первых увидел я командира бригады Тимофея Михайловича Коротченкова. В то время ему уже исполнилось шестьдесят. Много потрудился он после войны на партийной и хозяйственной работе и теперь — на заслуженном отдыхе. Выглядит бодро, усы подкручены так же лихо, как в те далекие дни, когда водил партизан на дерзкие боевые операции.

Рядом с Коротченковым — начальник разведки Алексей Яковлевич Данильченко. Сейчас он живет в Донецке, стал начальником шахты.

Меньше всех из нас изменился Абрам Яковлевич Винокуров. Нашего боевого секретаря партбюро не берет даже время. Энергия у него бьет через край. И может, не случайно кажется Винокуров таким молодым: ведь он преподает философию в смоленском пединституте и постоянно общается с молодежью.

Опираясь на палочку, стояла у обелиска, воздвигнутого в Пригорье рабочими Рославля, отважная разведчица Антонина Яковлевна Фигловская. В бою за станцию Пригорье Тоня потеряла ногу, но не впала в отчаяние, нашла свое место в жизни. Она квалифицированный инженер-экономист, секретарь партийной организации на одном из заводов в Константиновке.