Чарльз Бекстон - В русской деревне

Как была распределена земля в деревне Озеро.

Земля помещиков была захвачена, в деревне Озеро летом 1917 г., т.е. в эпоху Керенского, до захвата власти большевиками. Мне говорили потом, что к октябрю подверглись этой участи все крупные имения в Самарской губернии. Но формальное закрепление земли произошло только после октябрьской (т.е. коммунистической) революции. Была распределена не только земля, но и скот, и мертвый инвентарь.

Уездный Пугачевский Совет наделил землей все деревни в пределах уезда, в том числе и деревню Озеро. В Озере был избран Совет со специальной целью распределения земли, при чем все крестьяне имели право голоса. Совет распределил землю согласно твердо установленному принципу, именно по пяти десятин на душу. Никто не должен был получить больше того, что он или его семья могли обработать. Семья Емельянова, включая жену и детей, состояла из семи человек; поэтому она получила тридцать пять десятин или, приблизительно, восемьдесят акров. Апеллировать можно было в волостной (или уездный) Совет, и однажды мне пришлось присутствовать при разборе такого дела.

— Ну, а что говорят теперь об этом крестьяне? — спросил я Емельянова.

— Революция хорошая вещь, все стоят за нее. Коммунистическую партию не любят, а революцию любят.

— А почему не любят коммунистическую партию?

— А потому, что: они никак не хотят оставить нас в покое. Они горожане и не понимают деревни. К нам один за другим приезжают комиссары — это сильные люди, — а мы не знаем, что нам с ними делать. Они засыпают нас приказами. Никто ничего не понимает. Только вы уразумеете один приказ, как приходит другой с совсем иным содержанием.

— А к какой партии принадлежит большинство здешнего народа?

— Ни к какой. Тут все беспартийные.

— Думают они, что земля теперь окончательно к ним перешла в собственность?

— Они смотрят на землю, которой они владеют, как на свою частную собственность, с которой они могут делать, что угодно. Когда умрет отец, ее получит сын.

— Но ведь по советской конституции вся земля в России принадлежит всему народу.

— Да, но крестьяне не знают этого. Как бы там ни было, они не считаются с этим.

— Но, кажется, вся земля в деревне управляется миром. Что стало с миром?

— А что такое мир? — спросил меня, в свою очередь, Емельянов.

Это поразило меня. Я во многих книгах читал об этом старинном деревенском совете, который составляет один из центральных фактов русской жизни. Как могло случиться, что Емельянов ничего не слышал о нем?

— Мне кажется, это старинный деревенский совет, который заведует распределением земли, — сказал я нерешительно.

— А, вы хотите сказать старосты, — ответил он. — Ну, это было уже давно. Они когда-то завертывали распределением земли, но делали это плохо. О, это был глупый народ. Но их упразднили уже давно.

Я узнал также от Емельянова, что до недавнего времени у деревни была «общинная земля», которая обрабатывалась сообща. Но и с этим было покончено еще до революции, так как никто не хотел ради нее бросать работу на своем участке. Правда, нужно было иметь некоторые общественные запасы, — например, для поддержания крестьянской бедноты. Затем требовались некоторые расходы для содержания сельской власти. Обычно делались запасы на случай голода. Но все эти нужды можно удовлетворить и путем сбора у каждого индивидуального хозяина. Собранный таким образом хлеб сохраняется в деревенском амбаре, в котором сейчас находится, по словам Емельянова, 40 000 пудов.

Правительство предложило восстановить прежнюю систему под именем «советских полос». Но никто не захотел слышать об этом, видя в этом «коммунистическую затею».

— Ну, хорошо, — сказал я, — народ получил землю и старается наилучшим образом ее использовать.

— Так.

— Но, скажите мне, — думаете ли вы все, что так будет всегда? Думаете ли вы, что вся земля так и останется за вами?

— Да, большая часть народа думает так.

— А вы как думаете?

Емельянов почесал себе голову.

— Кто знает? — сказал он нерешительно. — Нет, я не думаю. Конечно, это не окончательный раздел земли.

Соперничающие школы. — Социалисты-революционеры и коммунисты.

Сначала все это доходило до меня в виде разрозненных фактов, которые постепенно стали складываться в общую картину. Мало-помалу стали обрисовываться контуры и вся картина приобретать все большую яркость.

Мне стала ясна происшедшая земельная революция — с крестьянской точки зрения. И, кроме того, мне стала яснее и более отдаленная эпоха — эпоха продолжительной и мрачной борьбы между крестьянином и барином. Я вспомнил о том, что я слышал или читал о полулегендарной личности Стеньки Разина, разбойника в глазах помещика, героя в глазах крестьянина, что-то похожее на английского Робин Гуда; о местных мятежах, убийствах помещиков в период крепостного права; об освобождении крестьян от крепостного права в 1861 г., на которое никак нельзя смотреть только как на благодеяние, так как этот акт сопровождался сокращением крестьянского землевладения, что напоминает историю крестьянского землевладения в Англии; затем о различных попытках провести реформы в недавнее время; о сельскохозяйственных забастовках и суровых подавлениях их: о партии социалистов-революционеров, которая так искусно играла на старом местном деревенском патриотизме, хотя и пользуясь при этом фразеологией современного социализма; и, наконец, о кульминационной точке, достигнутой в 1917 и 1918 г.г., когда, наконец, рухнула лавина.

Большой и продолжительный спор возник о том, как поступить с конфискованной землей. У меня был интересный разговор на эту тему с военным комиссаром другой деревни Пестрявки. Он рассказал мне, что спор шел относительно «социализации» и «национализации». Социалисты-революционеры отстаивали социализацию, разумея под нею захват деревнею (или «общиною», как они говорили) всей помещичьей земли, не заключая при этом никакого договора с центральным правительством. Каждая община должна решить, как захватить землю, как распределить ее, как обрабатывать ее. Идеалом социалистов-революционеров была «свободная трудовая община», и они верили в «самопроизвольное» действие.

Наоборот, коммунисты, по словам моего знакомого комиссара, требовали национализации. Они понимали, что вопрос о снабжении городов продовольствием был тем вопросом, от которого зависела судьба революции. Они сознавали, что деревня могла голодом принудить городское население к покорности, разве только это последнее сумеет принять решительные меры самозащиты. Поэтому коммунисты верили в советские хозяйства, образованные в наиболее благоустроенных старых помещичьих имениях, которые управлялись бы из центра наподобие государственных фабрик и заводов. Эти хозяйства должны были, кроме того, служить образцом для крестьян, знакомя их с научными методами ведения сельского хозяйства. Коммунисты думали, что крупные хозяйства окажутся сильнее мелких. Они верили в деревенские товарищества и другие кооперативные учреждения, которые будут получать машины и другие нужные им вещи в обмен на пищевые продукты, и в общем настаивали на праве центрального правительства вмешиваться в дела деревни. В меньшем масштабе они пропагандировали «советские полосы» в каждой деревне, чтобы обеспечить продовольствие для городов. Что же касается распределения земли по количеству душ, то справедливо ли это, раз населенно деревни непрерывно меняется и постоянно являются новые пришельцы?