Чарльз Бекстон - В русской деревне

Все согласны были с тем, что Россия погибнет, если ей никто не поможет. Помочь должны иностранцы. А между тем, что они делали, зачем они воевали с Россией?

Всюду в России я замечал страстное желание узнать, что происходит за пределами страны. Было что-то трогательное в том чувстве одиночества и беспомощности, которое было вызнано в русском народе продолжительной оторванностью от внешнего мира. В той сердечности, с которой они меня встречали, я всегда видел их страстную жажду общения с этим; миром и желание знать, что делается там. Для них я был существом, которое без всяких злых намерений пришло к ним из этого загадочного мира и, вероятно, сможет рассказать им, что там происходит.

— Ну да, — сказал кто-то: — никто не поможет России, пока во главе ее стоит революционное правительство.

— В таком случае они никогда нам не помогут, — сказал другой. — Мы уже не вернемся к старому порядку вещей.

Против этого никто не спорил. Не знаю, так ли все думали в глубине своей души, но во всяком случае никто ничего не сказал. Наступило молчание.

— Ну, а что, если и за границей произойдет революция, и власть перейдет в руки революционных правительств? — заметил один из пассажиров.

— Вот так-то и говорят коммунисты, — загремел другой. — Подождите немножко, и в Германии произойдет коммунистическая революция, а потом в Польше, а, может быть, и во Франции, в Англии. Вот тогда вы и увидите.

— Да, — сказал первый, — и в этом коммунисты правы. Мировая революция приближается. Это только вопрос времени. Мы должны держаться, пока не наступит мировая революция, и тогда иностранные правительства помогут нам. Они пошлют нам машины, деньги, специалистов. Не будет больше блокады, не будет войны.

Они обсуждали этот вопрос со всех сторон между собой. Преобладало, по видимому, мнение, что если «мировая революция» произойдет, Россия будет спасена. Но произойдет ли эта революция, в этом не было единогласия.

Наконец кто-то обратился ко мне и спросил, что я скажу по этому поводу. Мне хотелось уклониться от прямого ответа на этот вопрос, потому что мне не хотелось отнимать у них единственную надежду.

— Как я могу это знать и как я отвечу на это? — сказал я.

— Да, но как вы думаете об этом? — настаивал вопрошавший. — Верите ли вы, что наступает мировая революция?

— Нет, я этого не думаю, — ответил я.

После этих слов кругом воцарилось молчание.

После этого поговорили немного о посторонних вещах, а затем один за другим стали вставать, и каждый присоединялся к своей семейной группе в различных уголках парохода.

А я смотрел на реку и видел, как вода становилась все темнее и темное и как все более исчезал берег. Наступала ночь. И я думал, не лучше ли было бы сказать моим собеседникам неправду.

Эта деревня находится в центре района, испытавшего в 1921 году страшный голод. По всей вероятности, из описанных здесь обитателей этой деревни осталось в живых очень немного.

В марте 1921 года на десятом всероссийском съезде Советов была провозглашена «новая экономическая политика» советского правительства. 7 апреля был опубликован декрет, упразднявший государственную монополию на хлеб и другие сельскохозяйственные продукты. Вместо этого был введен натуральный налог, в силу которого с каждого хозяйства взыскивается сравнительно небольшой процент урожая, для удовлетворения нужд Красной армии и городских рабочих. Процент определяется в зависимости от размеров хозяйства (мелкие хозяйства платят сравнительно небольшой процент), числа едоков и скота. Всем, что остается после уплаты налога, крестьянин распоряжается, как хочет. В теории эта «свободная торговля» не должна выходить за пределы «местного сельскохозяйственного района». На этот натуральный налог смотрят, как на временную меру. Надеются, что, в конце концов, продовольственные продукты будут приобретаться естественным образом путем — обмена на продукты обрабатывавшей промышленности.