Уолтер Айзексон - Бенджамин Франклин. Биография

Так как Ли с параноидальной подозрительностью относился чуть ли не к каждому, то его сигналы обычно игнорировались. Однако подозрительность не помогла ему заметить, что его собственный личный секретарь также был шпионом. Среди документов, хранящихся в Британской библиотеке, имеется более десятка копий, снятых с самых важных писем Ли, а также докладная записка, информирующая главу разведывательной службы, что ее агент «выкрал дневник Ли и скопировал из него информацию» [418].

Но даже в такой обстановке Франклин по-прежнему исключал возможность наличия шпионов в своем окружении, хотя сразу по приезде был предупрежден о необходимости быть бдительным одной женщиной из Филадельфии, в то время проживавшей в Париже. «Вы окружены шпионами, которые следят за каждым вашим шагом», — писала она. С целью в большей степени превознести свои добродетели, чем обратиться к проблеме, он отправил ей ставший знаменитым ответ:

Я давно подметил одно правило, которое предотвращает любое беспокойство, вытекающие из таких действий. Оно заключается в следующем: заботиться о том, чтобы не краснеть ни за какие поступки, которые я совершаю публично, и не делать ничего такого, что шпионы могли бы видеть и приветствовать. Когда поступки человека справедливы и благородны, то чем более о них известно, тем более растет и укрепляется его репутация. Следовательно, если бы я был уверен, что мой камердинер шпион, коим он, возможно, и является, то думаю, что не должен был бы увольнять его за это, если в других отношениях он мне симпатичен [419].

С одной стороны, ответ Франклина выглядит наивным, так как предательство Бэнкрофта ставило судьбу кораблей под угрозу. (Нет прямых свидетельств того, что какой-либо из них был впоследствии потоплен. Плавание Лафайета прошло спокойно, англичане не смогли действовать достаточно быстро, чтобы помешать проходу эскадры Д’Эстанга через Гибралтарский пролив, а Брольо так и не вторгся в Англию.) Но, с другой стороны, Франклин понимал, что делал, так как использовал предположения о наличии шпионов в своем окружении, чтобы после начала серьезных переговоров натравить англичан на французов.

Министр иностранных дел Франции граф де Вержен был профессиональным дипломатом. Он выглядел дородным, неряшливо одетым и лишенным претенциозности, но, по словам Сьюзен Мэри Элсоп, чья книга Yankees at the Court («Янки при дворе») очаровательно описывает ту эпоху, «был добрым и любящим человеком, умевшим проницательно оценивать людей». И действительно, с Франклином он был одновременно любезным и расчетливым. Вержен никогда не получил полного признания при дворе Людовика XVI, так как его жена происходила из буржуазного сословия, но сам он восхищался в ней рациональностью, присущей среднему классу, и, по-видимому, с удовольствием обнаружил эту черту во Франклине [420].

Вержен был реалистом в своих взглядах на международные отношения, которые кратко выразил в 1774 году, заявив: «Влияние каждой державы измеряется мнением о ее внутренней силе». Он также был ярым антибританцем, что помогло ему стать сочувствующим делу борьбы за независимость американских колоний.

Весной 1776 года, как раз накануне прибытия Франклина, Вержен подготовил для короля несколько предложений, в которых откровенно заявлялось, какой должна быть политика Франции: «Англия является естественным врагом Франции, причем врагом алчным, амбициозным, коварным, имеющим дурную репутацию; неизменной целью ее политики является унижение и уничтожение Франции». Для победы Америки, доказывал он, поддержка Франции необходима. В экономических и политических интересах Франции попытаться нанести ущерб Англии, поддержав новую нацию. Он представил эти предложения Людовику XVI и его кабинету, в который входил и контролер финансов Анн Робер Жак Тюрго, друг и поклонник Франклина. Встреча произошла в сверкающем золотом кабинете заседаний государственного совета в Версале.

Тюрго и другие министры были озабочены тяжелым финансовым положением Франции и неготовностью страны к войне и поэтому стали призывать к осторожности. Король одобрил компромиссный вариант: Франция будет оказывать определенную поддержку Америке, но только втайне. Было решено, что все письма Вержена на эту тему будут диктоваться его пятнадцатилетнему сыну, почерк которого в случае попадания писем не в те руки было бы невозможно идентифицировать [421].

Франклин впервые встретился с Верженом 28 декабря 1776 года на секретном совещании в Париже уже спустя несколько дней после своего прибытия. При поддержке Дина и Ли он начал настойчиво и, возможно, слишком поспешно подталкивать Францию к заключению союза. Министр иностранных дел высказал свои комплименты Франклину в отношении его знаний и остроумия, но не взял на себя никаких обязательств, сказав лишь, что внимательно рассмотрит памятную записку по этому вопросу, если Франклин соблаговолит ее написать. В своих записях, сделанных в тот вечер, он описывал Франклина как человека «умного, но осмотрительного», а в письме к послу в Лондоне отметил: «Его слова звучат мягко и искренне, а сам он кажется человеком очень одаренным» [422].

Франклин принял предложение Вержена написать памятную записку и представил реальный расклад сил, который, как он знал, будет оценен французским министром по достоинству. Если Франция и ее союзник Испания присоединятся к американцам, то Британия потеряет колонии, владения в Вест-Индии и «торговлю, которая сделала ее такой богатой». Это ввергнет ее в «состояние слабости и униженности». Америка будет готова «дать самые твердые гарантии» того, что Франция и Испания получат любой из островов Вест-Индии, потерянных Британией. Но если Франция станет упираться, то Америка может «оказаться вынужденной закончить войну посредством компромиссного соглашения» с Британией. «Задержка может иметь фатальные последствия» [423].

Но Франклин осознавал, что обращение к трезвому расчету — лишь одна часть уравнения. Лучше, чем большинство других дипломатов во всей истории своей страны, он понимал, что силу Америки в мировых делах обеспечивает уникальное сочетание идеализма и реализма. Когда они сплетаются, как это происходило позже в разных политических инициативах от доктрины Монро до плана Маршалла, то становятся скелетом для эластичной внешней политики. «Великие моменты в истории Америки наступали тогда, — писал историк Бернард Бейлин, — когда идеализм и реализм объединялись, и никто не знал этого лучше, чем Франклин» [424].

Франклин, непревзойденный мастер реальной политики, доказал во Франции, что не только знает, как вести игру на основе расчета реального расклада сил, но также как играть на набирающих звучание струнах американской исключительности, то есть на представлении о том, что Америка отделена от остального мира благодаря особой добродетельной натуре. Он понимал, что и «твердая» сила, порожденная стратегической прозорливостью, и «мягкая», проистекающая из американских идеалов и культуры, в равной степени важные гаранты ее будущего влияния на судьбы мира. В дипломатических делах, как и в личных, он был «человеком, верившим во власть разума и в реальность добродетели», как утверждал писатель и математик Кондорсе, ставший одним из его лучших французских друзей.