Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

Чудесное письмо от человека почти незнакомого — бывшей больной из санатория М. Горы.

«Дорогой М. M.I Хочется сказать Вам, как было больно и страшно узнать о гибели Владимира Александровича. Жить нужно только таким чудесным, значительным и ярким людям. И когда такие уходят, становится непонятным существование рядовых, ненужных, сереньких и бесцветных людей. Появляется чувство неловкости, неправды перед жизнью, и я не могу Вам пожелать даже меньшей доли горя, так как и невозможно это, и печаль оставшихся как бы искупает неизжитый ушедшим свет жизни. Мне только жаль, что не приложила я тогда больших стараний, и нет теперь хорошей его фотографии, но так трудно было с ним говорить. Татьяна Давыдова».

3 мая. Вчера вечером вернулся из Загорска, и душа моя полна могилой Володи и Воскресшим Христом. Приехал я в Загорск в весенние сумерки. Встретила меня Наталья Валентиновна, но не на вокзале, не на людях, а на просторе уже зазеленевшей лужайки. Мы не могли говорить. Слезы душили нас. Прошли несколько шагов. Справились с собою и заговорили о чем-то постороннем. В доме нетронутая комната Володи с его постелью и столом, полным его вещиц. Сел к столу. Слез нет. В такие минуты не плачется. Посидел, взял коробку с его табаком, вдохнул его аромат. Никто меня не трогал. Никто ко мне не вошел. Темнело. Я вышел в столовую. Там свет и две дамы. Поцеловал им руки, и они ответили поцелуем в голову. Началась неторопливая беседа. Ночью в церкви Ильи на погребении Христа и на обедне Великой субботы. Эта единственная служба в году потрясла меня. Перед чтением Евангелия, когда духовенство уже сменило черные ризы на белые, дьякон, выйдя к Плащанице, провозгласил моление о «новопреставленном Владимире», и вслед за этим раздалось у Плащаницы: «Воскресни, Боже, суди земли, яко Ты наследиши во всех языцах». Никогда эта служба не падала мне так на душу, как в этот раз. Сердце было истерзано. Рана была открыта, и церковь, углубляя скорбь, исцеляла ее надеждой на воскресение.

Днем в субботу, наконец, я у могилы Володи. Припал к ней и позвал: «Володя!» Могила, кладбищенская тишина и шум крови в ушах ответили мне вздохом, и я услышал из глубины земли: «Михотя». Я слышал это. Один раз, но слышал.

5 мая. Милая и деликатная Александра Федоровна Каржинская прислала мне сегодня всего две строчки: «Хочется крепко пожать Вам руку и этим выразить то, что трудно бывает сказать словами». И она уже умерла! Умерла в изгнании, далеко от своих, худенькая, измученная жизнью, вырванная из научного института, в котором много лет работала.

Ленинград. Дорогой Миша! Говорили эти дни о Владимире Александровиче с живущими в нашем Доме престарелых ученых и знавшими его. Эти разговоры и приходящий понемногу в равновесие организм позволяют уяснить основу моих отношений с Владимиром Александровичем. Понимаю, что эти разговоры и мысли — все это для себя, для своей жизни, но таков закон последней. Общение с В. А., участие в его творчестве умножали собственные возможности — видеть мир теми силами человеческого духа, которыми мать-природа не наделила тебя. Ежедневно любуясь архитектурной композицией Петербурга от Троицкого до Николаевского мостов, я хотел бы, чтобы она была нанесена на бумагу. Я ждал, что это сделает В. А., и имея эту возможность в нем, считал ее как бы своею собственной. А это давало большую близость с ним, с его одаренностью, с его исключительностью. А установление такой близости дело не простое. Оттого потеря таких людей так тяжела и незаменима. Конечно, по железнодорожной насыпи ему одному ходить было нельзя. Он так глубоко внутренне сосредотачивался, что на шумной улице с трудом осваивался с обращенным к нему словом и просил повторить сказанное своим: "А, простите!" Но ведь не погиб же он во всех своих странствованиях и передрягах до последнего случая?! Довлеет над нами закон больших чисел. Лихоносов».

В тот же день. «Дорогой Митро! Письма твои получил. Как еще предполагал с Володей, первое и второе мая провел в Загорске. Комната его там нетронута, и было исключительно больно мне жить в ней и сидеть у его могилы, такой еще неустроенной, сиротливой, свежей могилы. Больше мне повторять жить в его комнате нельзя, если я решаю жить. Сегодня 15-й день, как его нет. В душе моей смятенье. Вспоминаю свою боязнь за него, за его будущее, и здесь больше всего нахожу опору для мыслей: быть может, так для него лучше. Хуже для нас, лучше для него.

Твои юридические советы по притязаниям Тамары Константиновны на наследство я принимаю, за исключением одного: не хочу ее видеть сейчас. Поведение ее для меня предосудительно. А в прошлом она выкрала всю его переписку за последний месяц его жизни. Она приехала к нему 18-го и явилась прямой причиной его прогулки по путям вечером в этот день. Я понимаю, что она не виновата в его смерти в прямом смысле, но она тяжела мне безмерно, даже в воспоминании о ней».

6 мая. Ленинград. «Я счастлива, что могу сегодня отослать Вам, дядя Миша, негативы с Володи в М. Горе. Все мои мысли и все мое внутреннее "я" все время с Вами и с ним. Лихоносов грустит, не получая от Вас ответа, я же все время кочую от него к Вревской и Чистович. Все они глубоко разделяют Ваше горе и, особенно этим, сейчас близки и дороги. Ваша Ирина».

7 мая (из дневника). Вчера мною была сделана попытка перенести прах Володи на другое место. После его похорон я не распорядился не хоронить с ним рядом (близко), и когда приехал прошлый раз, очень огорчился — его могила оказалась в тесном ряду. К моему при езду вчера приготовили другую могилу, а при мне стали откапывать его гроб. Дело шло быстро, но ближе к гробу стали выкапывать мокрую глину, а затем показалась и вода. Работали неумело, грубо, задевали лопатами гроб. Это было выше моих сил. Я не мог оставаться у раскрытой могилы и попросил друзей Володи, что случайно собрались, решить, что делать. Те посоветовались и сказали мне, что лучше оставить гроб на месте. Бросили цветы в могилу и вновь засыпали ее. Не могу сказать, как я жалею, что начал это дело. Не нужно было! Не нужно было нарушать его покой! Мой чистый, нарядный, красивый мальчик и мокрая глина… И как было неуютно и холодно на кладбище… Пасмурный день, дул ветер, срывались снежинки…

8 мая. Был у М.В.Нестерова. И он, и семья искренне опечалены гибелью Володи. «Талантлив, очень талантлив! Красив и интересен, как человек. Как радовались мы, когда он приходил к нам более спокойный, хорошо одетый, и мы знали, что он опять с Вами».

8 мая. Бийск. «Уважаемый М. МЛ Я глубоко потрясен Вашим известием о смерти Владимира Александровича. Потрясен, потому что он был для меня воплощением и носителем той культуры, тех черт человеческой души, которые к нашей скорби слишком редки и необычны теперь. Я питал к нему глубокое теплое товарищеское чувство. Иначе нельзя было к нему относиться. Я искал его в течение нескольких лет. И вот теперь, когда возможность встречи была так очевидно близка, ужасная неожиданность оборвала все мои надежды и планы на будущее.