Шимун Врочек - Как выжить среди принцесс [litres]

– А спать мне велят в сенях, а когда ребятенок ихний плачет, я вовсе не сплю, а качаю люльку. Милый дедушка, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нету никакой моей возможности… – Пашка стащил с головы ушанку, вытер слезы (какие еще слезы?!) и снова напялил на голову. Голос его дрожал: – Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно бога молить, увези меня отсюда, а то помру…

Прошло двадцать минут. Это было долго. Это было как в фильме Тарковского, когда камера мучительно медленно плывет над бегущей водой, и полем, и деревьями, и ветер колышет травинку, и поток воды уносит кусочки белой краски с кистей, и во всем этом есть какой-то высший смысл и предназначение, и давление времени, и необъятность жизни, и высказывание художника, только в конце – Пашка.

– А намедни хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой… А еще кланяюсь Алене, кривому Егорке и кучеру, а гармонию мою никому не отдавай. Остаюсь твой внук Иван Жуков…

Когда Пашка наконец дописал письмо, в зале всхлипывали в несколько голосов.

Пашка достал конверт, купленный за копейку, тщательно запечатал письмо, и, высунув язык от старания, дописал адрес.

– На деревню… дедушке… – Он остановился, подумал и добавил: – Константину Макарычу.

В зале уже рыдали.

…Роль Ваньки ненадолго сделала Пашку звездой нашего курса. На разборе самостоятельных работ Порох хвалил его. «Вот, – говорил нам Порох своим мощным хриплым голосом. – Он ничего не играл, он существовал. Был самим собой в предлагаемых обстоятельствах. Молодец! – это уже Пашке. – Ты на сцене занимался ДЕЛОМ».

Мы с Калининым и Катей переглянулись. Мы-то знали. Какой там наигрыш, что вы… Пашке на сцене было не до этого.

Вся его уникальная «физика», психотип, актерский талант и вдохновение сошлись вместе, чтобы создать образ несчастного Ваньки Жукова и…

– А текст ты выучил? – спросил я.

– Зачем? – удивился Пашка. Он вынул из кармана и показал исписанные сверху донизу листки. – Здесь все есть. Я просто буду делать вид, что пишу, а сам буду читать.

…и вы только попробуйте разобрать эти его каракули!

Тут не то что Никулиным, тут Марлоном Брандо станешь.

У Василисы в школе по средам проходит классный час. И там у них традиция – приглашают родителей, чтобы те рассказали о своих профессиях. Тем более, класс попался интересный: один папа – космонавт, причем действующий, два полета в космос, другой – создатель миноискателей, сейчас одно из его изделий проходит испытание в Сирии, третий – авиконструктор. Работает с гражданской авиацией, недавно приезжал в школу с лекциями от «Боинга». И т. д., и т. п. Казалось бы, куда с писательским фейсом в калашный ряд. Но Василиса решила иначе.

Она меня полтора года уговаривала сходить к ним в школу. Но у меня все не складывалось. А тут повез ее на хор и расслабился.

А Василиса рассказывает, что у них завтра на классном часе должны были играть в игры, кто-то там приготовил все, но заболел. И классный час… Тут я моргнул. «…свободен для заинтересованного родителя».

– Папа, ты придешь? – спрашивает Василиса.

– Не знаю, – в этот момент я как-то растерялся и не смог сказать твердое родительское «нет».

– Папа, пожалуйста! А то никто не верит, что у меня папа писатель!

Ладно. Хотя применять против отца тяжелую артиллерию – это уже слишком. Я почему-то вспомнил, как в романе Дюма «Королева Марго» главному герою, де Ла Молю, рвут ногти клещами. Палач спрашивает: «Не желаете передохнуть, сударь?» А тот с бледной улыбкой говорит: «Нет-нет, что вы, продолжайте. Я совсем не устал». Настоящий воспитанный дворянин. И палач продолжает. Хороший роман, хотя и не лучший у Дюма. А де Ла Моль всегда казался мне бескостным героем… Каким-то безвольным. То ли дело Шико.

– Папа? – Василиса ждет ответа.

– Ну ладно, приду, – говорю я нехотя.

– Ура!

В назначенный день я встал пораньше. Умылся, побрился, даже удачно сделал вид, что причесался. Надел все чистое. К школьникам нужно идти, как в бой. Пальцы подрагивали. Один раз я уже выступал перед школьниками, только не в Москве, а в Нижневартовске. И не сказать, что вышло блестяще. На презентации обычно приходят те, кто хоть что-то знает об авторе. А тут… Никто из детей не знал, что я написал, а книги с собой я захватить не догадался. Кажется, дети так и не поверили, что я писатель. Черт.

Наученный опытом, я собрал две сумки: первая с моими книгами (подумав, я добавил туда польское и немецкое издания – если их прицельно метнуть, можно убить Гитлера) и вторая – с книгами в подарок. Мой первый сборник, вышедший семнадцать лет назад. Это тоненькая зеленая брошюра. Но там несколько моих лучших рассказов.

Вхожу в класс. Дети уже сидят по местам и ждут. Я поздоровался и начал расставлять книги на учительском столе. Отличное занятие, успокаивает. Когда я учился в ГИТИСе, Вадим Чеславович, наш преподаватель по актерскому, сказал: «Вот посмотрите на Овчинникова. Он нашел для себя способ справиться со страхом сцены. Заметили, что он в каждый этюд входит в пальто? Когда Дима его снимет, он готов работать». Девчонки потом долго надо мной прикалывались.

Тут, правда, пальто не было, но книги тоже ничего.

Я закончил с книгами, выдохнул и повернулся к классу. Ирина Анатольевна, классная, с легкой тревогой смотрит на меня с задней парты.

Я оглядываю класс. Хорошие лица.

– Кто-нибудь читал мои книги?

Дети молчат. Поднимает руку один человек:

– Я играл в игру!

Отлично. Правда, по моим книгам еще ни одной игры не сделано…

– А Роулинг? «Гарри Поттера» читали?

Рук несколько больше. Дети оживились.

– Я видел все серии!

– А я читал! Все пять книг!

А их разве не семь? Хм-м.

– Замечательно, – говорю я. – А сам кто-нибудь пробовал писать? Рассказы, может быть?

– Роман! – выкрикнул кто-то. Ну конечно. Настоящие писатели всегда начинают с романов. Это правило. И я, кстати, не шучу.

– Стихи, – скромно сказала девочка. Я кивнул. Поэтам всегда труднее.

– Стихи не мое, – говорю я. – А вот роман…

И тут пошло. Я рассказал, как в детстве начал писать свой первый фантастический роман про динозавров – в тетрадке в клетку. Дети слушают. Странно, но им интересно. Смеются. Я плавно перешел к роману, который начал писать в девятнадцать лет, студентом «Керосинки»… На словах «герой странствует по миру, полному темной магии и симпатичных девушек», я понял, что контакт с аудиторией достигнут. Дальше я рассказал, как после института поступал на актерский, как учился – это вызвало наибольшее оживление. Писателем себя не всякий представит, а вот актером… Как потом написал первый роман, затем второй…