Джон Дуглас - Охотник за разумом. Особый отдел ФБР по расследованию серийных убийств

Как и Артур Шоукросс, на момент совершения убийств Монте Риссел был на условно-досрочном. И точно так же, как и Эд Кемпер, он с легкостью убедил психиатра в том, что отлично идет на поправку, в то время как сам убивал людей направо и налево. Вот вам извращенная версия старого анекдота о том, сколько психиатров нужно, чтобы поменять лампочку. Правильный ответ — один, но только если лампочка хочет меняться. Психиатры и другие эксперты в области эмоционального здоровья привыкли получать от пациентов отчет об их состоянии из первых уст, что как бы предполагает, что пациент хочет «поправиться». Из-за этого преступнику так легко ввести психиатра в заблуждение. Однако большинство опытных докторов считает, что единственным более-менее надежным источником информации о возможных актах насилия в будущем является их история. Надеюсь, что в процессе нашей работы по исследованию криминальных личностей нам удалось убедить профессиональное сообщество в ограниченной эффективности «самодоноса» со стороны преступников. По своей природе серийный убийца или насильник — манипулятор, нарцисс и эгоцентрик. Он скажет инспектору по УДО или тюремному психиатру то, что они хотят услышать, лишь бы это помогло ему выйти из тюрьмы и снова отправиться на охоту.

В рассказе Риссела о его последующих преступлениях мы выявили устойчивую прогрессию. Его вывели из себя бесконечные расспросы второй жертвы: «Она хотела знать, почему я это делаю; почему выбрал именно ее; разве у меня нет девушки; что на меня нашло; что я собираюсь с ней делать».

Она вела машину под дулом пистолета, а потом попыталась сбежать, как и первая. Тут Монте понял, что должен убить ее, и затем несколько раз ударил ее ножом в грудь.

Третье убийство далось ему еще легче. Он кое-чему научился и не позволял жертве с ним разговаривать; ее нужно было обезличить: «Я подумал… я убил уже двоих. Мне ничего не мешает убить и ее тоже».

Но в этой точке прогрессия прервалась, и он отпустил женщину, ухаживавшую за больным отцом. Однако последние два убийства Монте совершил со всей решимостью. Одну женщину он утопил, вторую жестоко заколол — по его словам, он ударил ее ножом от пятидесяти до ста раз.

Почти как и со всеми остальными, на примере Риссела видно, что фантазия поселяется в разуме преступника задолго до того, как он в самом деле начнет убивать и насиловать. Мы спросили, откуда он черпал вдохновение. Оказалось, что источников у него было целое множество, но самый главный из них — статьи о Дэвиде Берковице.

Дэвид Берковиц, известный сперва как «убийца с 44-м калибром», а затем — как «сын Сэма», когда только начинал писать в газеты во время эпохи своего террора в Нью-Йорке, был скорее типом фанатика, нежели маньяком-серийником. Почти за год — с июля 1976-го по июль 1977-й — из мощного пистолета он убил шестерых молодых людей и девушек в машинах, припаркованных в укромном уголке, а ранил и того больше.

Подобно многим другим серийным убийцам, Берковиц воспитывался у приемных родителей, о чем узнал только в армии. Он хотел служить во Вьетнаме, но попал в Корею, где потерял девственность с проституткой и заработал гонорею. Вернувшись со службы в Нью-Йорк, он посвятил свою жизнь поискам биологической матери, которую и отыскал на Лонг-Бич, в Лонг-Айленде, вместе с дочерью — своей сестрой. К его удивлению и разочарованию, они не желали иметь с Дэвидом ничего общего. Застенчивый, неуверенный в себе и обозленный на судьбу парнишка стал благодатной почвой для выращивания убийцы. В армии он научился стрелять, а в Техасе обзавелся «бульдогом» производства «Чартер армс» — револьвером 44-го калибра; это крупный и мощный ствол, благодаря которому Берковиц почувствовал себя сильнее и значительнее. В стрельбе он практиковался на городских свалках Нью-Йорка, пока не стал метко попадать по небольшим мишеням. Рядовой почтовый клерк днем, по ночам он стал выходить на охоту.

Мы побеседовали с Берковицем в тюрьме штата в городе Аттика, где он отбывал двадцать пять лет срока за каждое из шести убийств. Хотя изначально Берковиц и признал свою вину, позже он принялся ее отрицать. В 1979-м он стал жертвой тюремного нападения, которое едва не закончилось смертью: к нему подкрались сзади и полоснули по горлу. Чтобы зашить рану, потребовалось наложить пятьдесят шесть швов, но нападавшего так и не нашли. Поэтому мы явились без приглашения, чтобы не подвергать арестанта еще большему риску. Надзиратель тюрьмы помог нам заранее заполнить большую часть нашего опросника, и потому к беседе мы подошли во всеоружии.

В этот раз для интервью я прихватил себе в помощь несколько наглядных пособий. Как я уже отмечал, мой отец работал в Нью-Йорке в сфере печати и был председателем Союза печатников Лонг-Айленда. Он снабдил меня несколькими таблоидами, заголовки которых наперебой кричали о новых подвигах «сына Сэма».

Я взял в руки экземпляр «Нью-Йорк дейли ньюс» и кинул тому через стол:

— Дэвид, через сто лет никто не вспомнит о Бобе Ресслере или Джоне Дугласе, но все будут помнить «сына Сэма». Скажу честно, прямо сейчас мои ребята в Уичито, штат Канзас, занимаются делом об убийстве полудюжины женщин. Какой-то парень зовет себя «душителем СПУ» — то есть он связывает, пытает и убивает жертв. Знаешь, он оставляет записки, и в них говорится о тебе. Он пишет о Дэвиде Берковице, «сыне Сэма». Он хочет быть, как ты, хочет такой же власти. Не удивлюсь, если он пишет и на адрес тюрьмы.

Я бы не назвал Берковица особенно харизматичным. Он всегда искал признания и славы. От взгляда его ярко-голубых глаз не укрылось бы, интересуются им всерьез или же просто играют с ним. И сейчас в его глазах вспыхнул огонек, когда он услышал мои слова.

— Учитывая, что в суде у тебя не было возможности излить душу, — продолжал я, — скажу, что народ знает о тебе только одно: ты тот еще сукин сын. Но из интервью нам показалось, что у тебя должна быть и другая, светлая сторона. Сторона, оказавшаяся под тлетворным влиянием твоего прошлого. Мы хотели бы дать тебе возможность рассказать о ней.

Даже не будучи любителем демонстрировать эмоции, Дэвид заговорил почти сразу. Он признался, что устроил более двух тысяч поджогов в районе Бруклина и Квинса и каждый из них тщательно задокументировал в своем дневнике. Одиночка, маниакально зацикленный на ведении записей своих действий, — это первая причина, по которой Берковиц ассоциируется с убийцей-фанатиком. Вторая — нежелание вступать в физический контакт со своей жертвой. Он не насильник и не фетишист, не собирал трофеи. Сексуальное удовлетворение он получал от самой стрельбы.

Поджоги, что он устраивал, — в мусорных корзинах и заброшенных зданиях, — носили скорее характер мелкого хулиганства. Как и многие другие поджигатели, Берковиц мастурбировал, глядя на разрастающееся пламя, а затем еще раз, когда пожарные его тушили. Склонность к поджогам вписывается в два других компонента «убийственной тройки» — ночного недержания мочи и жестокости к животным.