Анастасия Постригай - Влюбиться в искусство: от Рембрандта до Энди Уорхола

Рядом с его рисунками стояли работы Эжена-Луи Будена, которого по праву можно назвать если не отцом всего импрессионизма, то уж точно творческим отцом Клода Моне. Буден фактически отвел Моне за руку на пляж и сказал: «Тебе надо смотреть на природу, вдохновляться ею и творить!»

Благодаря Будену Моне оставил карикатуры и пришел к живописи. Он решил учиться в Париже, чтобы стать там настоящим художником. Родители были против — они и раньше не особо поощряли его страсть к искусству, а теперь и вовсе пригрозили лишить денег. Но это не заставило парня изменить мечте.

В Париже Клод встретился с потрясающей компанией: Ренуар, Сислей, Мане — они были амбициозны, талантливы и страстно хотели добиться признания, хотя атмосфера тому не способствовала. Во французской живописи 60-х годов XIX века господствовали другие настроения. Художники писали то, что покупалось: аппетитных обнаженных античных богинь и нимф. Такая нагота считалась приличной, потому что на картинах было изображено что-то отвлеченное, классическое, не вызывающее прямых ассоциаций с реальной действительностью. Подобные полотна украшали гостиные и кабинеты. Это так называемое салонное искусство: понятное, востребованное и приятное зрителю. Откуда пошло это название? Салон — самая престижная в Париже выставка, на которую картины попадали через строгое жюри, не питающее интерес к творческим экспериментам. Тем художникам, которые не проходили «кастинг», на успех не стоило и надеяться.

Вот что писал Ренуар другу в 1881 году: «Во всем Париже едва ли наберется пятнадцать любителей, способных оценить художника без помощи Салона, и тысяч восемьдесят человек, которые не купят даже квадратного сантиметра холста, если художник не допущен в Салон. Вот почему я ежегодно посылаю туда два портрета, хотя это, конечно, очень мало».

Картины в Салоне экспонировались очень своеобразно — методом ковровой развески: стену от пола до потолка завешивали всеми сюжетами подряд, без системы и концепции. Мы к такому не привыкли, но в XIX веке зрители даже умудрялись получать удовольствие от созерцания подобного «шведского стола».

Так случилось, что для Моне и вообще для развития импрессионизма особенно важной стала работа Александра Кабанеля «Рождение Венеры», которую тот представил в Салоне в 1863 году. Она имела огромный успех, что неудивительно: томная поза обнаженной богини, возникшей из морской пены, не могла не понравиться самой платежеспособной части населения — мужчинам из среднего класса. Для женщин имелось дополнение в виде очаровательных купидонов. Сам император Наполеон III купил работу для личной коллекции, после чего Кабанель стал безумно популярен, а спрос на полотна в стиле «Рождения Венеры» многократно вырос.

Увидев успех Кабанеля, Эдуард Мане предложил в Салон свою работу с обнаженной женщиной — «Завтрак на траве». Ее не приняли. Более того — она настолько шокировала членов жюри, что те объявили: картину нельзя показывать беременным, чтобы не спровоцировать негативные последствия. Были и те, кто предлагал уничтожить холст, стереть безобразное произведение с лица земли.

Чем же «Завтрак на траве» так разгневал публику? В композиции ничего пугающего — всего лишь два господина на пикнике в компании обнаженной. Она-то и стала причиной негодования. Если Венера может показывать нагие прелести зрителю, то земной женщине такое не дозволено. Всем понятно, что незнакомка с холста Мане — барышня определенного сорта, составляющая мужчинам компанию за деньги. Так по велению мастера состоятельные любители живописи впервые увидели на холсте не миф, а реальную жизнь, причем ту ее часть, которую скрывали от жен. Все об этом знали, но никто не говорил вслух.

Второй шок — продажная женщина смотрела зрителям прямо в глаза! Раньше, до Мане, героини картин редко глядели на публику, их взгляд был направлен в сторону или в пространство. Смелый прямой взгляд стал для многих шоком и вызовом.

Так Мане не попал в Салон, но оказался в хорошей компании. В тот год жюри отвергло настолько много картин, что разразился скандал, в который пришлось вмешаться самому Наполеону III. Он посмотрел некоторые не допущенные полотна и разрешил открыть для них отдельную выставку — «Салон отверженных». Следом за работами, не угодившими поклонникам академизма, на выставку хлынули зрители — но не из любви к искусству, а из желания посмеяться. В итоге «Салон отверженных» посетило больше народу, чем официальный.

Экспозиция вызывала невероятное количество эмоций, хотя бо́льшую часть негодования принял на себя Эдуард Мане. Критика не украла его страсть к поиску: спустя два года после «Завтрака на траве» мастер представил публике «Олимпию»(представлена в 1865 г.). Эта нагая красавица лежит на кровати в типичной позе богини. И будь под картиной подписано, что это Венера, нимфа или хотя бы турецкая одалиска, скандала бы не последовало. Но все понимали: «Олимпия» обитает совсем не на Олимпе. Этим именем в те времена обычно представлялись девушки легкого поведения. Зрители были в шоке: с холста на них глядела проститутка на рабочем месте! Каждый, кто глядел на нее, будто чувствовал себя обличенным клиентом. Девушка смотрела в глаза и усмехалась: «Дорогой, у тебя жена, а ты ходишь ко мне. Стыдно…»

Гости негодовали: зачем делать тайное явным? Мане сбросил с искусства слой фальши: не стал маскировать обнаженную женщину под богиню, а изобразил ее настоящей. Чтобы исключить разночтения, он воспользовался классическими академическими приемами, пользуясь понятной для любителя живописи символикой. Например, у Венеры Тициана в ногах собачка — символ домашнего уюта, а у Олимпии ее заменяет черная кошка — символ разврата. За ухом у девушки орхидея — символ страсти и порока, а на шее — бархотка, которая как бы говорит: я твой подарок.

Помимо сюжета, Мане раздражал массы техникой исполнения. Вся салонная жизнь была гладкая — в буквальном смысле: картины писались мельчайшими мазками, которые растворялись друг в друге и выглядели словно фарфоровые. Мазки Мане — крупные, рельефные, отчего зрителям казалось, будто он просто не успел довести работу до конца.

В общем, новатор и провокатор хорошенько встряхнул арт-мир и открыл совершенно новую страницу в истории живописи. «Завтрак на траве» и «Олимпия» фактически поставили точку в классическом искусстве и открыли дверь в новый период, где многое дозволялось. Без «Олимпии» все последующие эксперименты были бы невозможны.

Но помимо ненавистников, были у Мане и поклонники: Моне, Ренуар, Дега и прочие молодые передовые художники просто сходили с ума по его работам! Мане был гораздо старше вышеперечисленных коллег и не считал себя импрессионистом. Они же видели в нем путеводную звезду и гуру. Например, Клод Моне сразу решил написать «Завтрак на траве» в своей интерпретации.