Тимоти Листер - Двойной агент Сторм в Аль-Каиде и ЦРУ

К своей вере я относился серьезно, она была моим компасом, и я собирался вернуться в Даммадж. По возвращении в Сану я был убежденным салафитом. Смог бы возразить проклятым «обновленцам».

В Сане я познакомился с несколькими радикальными проповедниками, в том числе с Мухаммедом аль-Хазми, три года спустя назвавшим события 11 сентября «оправданной местью» Америке. Другим был шейх Абдул Маджид аль-Зиндани, влиятельнейший религиозный деятель Йемена, один из лидеров и соучредитель главной оппозиционной партии. У пятидесятилетнего Зиндани были тысячи сторонников. В Сане он возглавлял Университет Иман, в чью мечеть каждую пятницу набивалось по несколько тысяч молящихся [18] Впоследствии некоторые назовут Зиндани духовным лидером «Аль-Каиды» в Йемене. В 2004 году США внесли его в список «мировых террористов», указав на его давнюю связь с Усамой бен Ладеном. На самом деле он был независимым человеком, сочувствующим взглядам бен Ладена, но ревностно оберегавшим свой статус и свободу. В начале 1990-х годов, например, он отказался поддержать план бен Ладена по свержению режима Салеха. .

Когда я впервые как правоверный мусульманин постился на Рамадан, Зиндани однажды вечером пригласил меня с ним разговеться. Он хотел, чтобы я поступил в его Университет Иман.

Он богат, в его доме в Сане фантастическая библиотека.

— Чем я могу вам помочь? — спросил он. Мой ответ его озадачил.

— Это правда, что вы с «Братьями-мусульманами»? — спросил я. — Если да, вы приведете меня в ад.

В Даммадже нас учили, что политическое движение «Братья-мусульмане» стало в арабских странах раскольником, ради политики отказалось от истинного шариата и пошло по пути обновленчества, поддержав идею демократических выборов. Тезис о том, что законы вправе принимать простые смертные, сделал «Братьев-мусульман» отступниками в глазах истинных салафитов.

Я задал вопрос без тени враждебности, но Зиндани был ошеломлен. Для меня шейх, несмотря на радикальную репутацию, был недостаточно воинственен. И я, как ярый салафит, не побоялся ему об этом сказать.

Он явно не привык выслушивать дерзости от новичков, но сдержался.

— Если вы поступите в Иман, у нас, похоже, будет много интересных дискуссий. Но вам не следует верить всему, что вам говорят. Даже хорошие мусульмане порой заблуждаются или их сбивают с пути, — улыбаясь, произнес он.

В знак того, что его не задела моя наглость, Зиндани показал мне некоторые ценнейшие тома своей библиотеки, и мы еще поговорили о первых днях ислама. Учился я быстро.

Друг из Даммаджа познакомил меня с сетью молодых салафитов в городе. Некоторые из них были ветеранами джихада, в 1980-е годы воевавшими с Советами в Афганистане или совсем недавно на Балканах. Все больше моджахедов в Йемене считали Запад, в особенности Америку, врагами ислама. Уже прошли террористические атаки на американские объекты в Саудовской Аравии, еще больше взрывов планировали. Одним из таких людей был египтянин Хусейн Аль-Масри. Хотя он и не признавал этого напрямую, но, скорее всего, состоял в египетской группировке «Исламский джихад». На родине Аль-Масри был объявлен в розыск. Лет тридцати пяти, с изысканными манерами и мягким голосом, он мало походил на боевика с обширными связями. И он первым упомянул при мне имя Усамы бен Ладена.

В то время — в начале 1998 года — бен Ладен организовывал присутствие «Аль-Каиды» в южном и восточном Афганистане, в Кандагаре и вокруг Джелалабада. Встречаемая талибами с распростертыми объятиями, его организация уже планировала атаки на западные цели, включая смертоносные теракты в посольствах США в Найроби и Дар-эс-Саламе несколько месяцев спустя [19] 7 августа 1998 года в результате прогремевших почти одновременно взрывов в посольствах США в Найроби и Дар-эс-Саламе было убито свыше 200 человек, в том числе двенадцать американцев. . Аль-Масри рассказывал мне об учебных лагерях, организованных «Аль-Каидой» в Афганистане, и о том, как туда добраться через Пакистан. Он сказал, что, если я захочу, проезд он организует.

Я пребывал в нерешительности: авантюрист во мне чувствовал сильное искушение, но как салафит я считал джихад незаконным. Кроме того, группировки наподобие «Талибана» истинные салафиты презирали, считая их неправоверными.

С западной точки зрения эти различия кажутся ничтожными, однако для учителей в Даммадже или Эр-Рияде взгляды талибов граничили с ересью. Они призывали к «неумеренной» молитве сверх установленных Пророком пяти раз в день. Шейх Мукбиль учил, что с такими людьми даже за одним столом нельзя сидеть. Хотя они мусульмане, но одно пребывание в их обществе может навлечь на тебя адские муки.

В подтверждение он приводил известный хадис Пророка: «Моя умма [народ] разделится на 73 течения, из них одно попадет в рай, а остальные — в ад».

Пока что во мне победило чувство идеологической чистоты.

В Сане я познакомился с 17-летним Абдулом, темнокожим, улыбчивым, скромным и учтивым. У него были кудрявые, коротко стриженные волосы и зачаточная бородка. Весил он килограмм 45, а ноги напоминали тростинки. Но даже в столь нежном возрасте он хорошо знал местных моджахедов — людей, сражавшихся с коммунистами в Афганистане, с сербами в Боснии. Часто мы с Абдулом допоздна сидели у него дома, беседуя за бесконечными стаканами сладкого мятного чая. Мне импонировали его энтузиазм и любознательность. Он задавал много вопросов о Европе, пораженный и восхищенный тем, что ислам закрепился в этих северных языческих землях. Он жаждал путешествовать и использовал беседы со мной для совершенствования своего примитивного английского. Меня удивила его глубокая религиозность. Он не поражал знанием Корана наизусть, но голос у него был настолько мелодичен, что его часто просили прочесть молитвы в мечети.

Пребывание в Йемене углубило мою веру. Прошло чуть больше года с тех пор, как я впервые вошел в мечеть и произнес шахаду. Теперь я знал Коран, мог читать хадисы и обсуждать исламские законы. Направлявший меня Махмуд аль-Тайиб наверняка думал, что я, не выдержав трудностей жизни в беднейшей стране арабского мира, вернусь через пару месяцев.

Но прожив в Йемене большую часть года, я созрел для возвращения. Я дважды переболел дизентерией, у меня кончились деньги, и я начинал уставать от того, что видел на улицах Саны. И откопал свой билет в Лондон.

Туманным днем конца лета 1998 года я прилетел в Хитроу, чувствуя избавление от пыли и зноя Саны и слегка удивляясь благообразию лондонских пригородов. В мечети в Риджентс-парке я вновь встретился с Махмудом аль-Тайибом и порадовал его историями из Даммаджа и Саны.