Олег Болдырев - Блаватская. Вестница Шамбалы

В другом письме А.П. Синнету она писала: "Моя тетя, г-жа Витте, клялась, что она проклянет меня в свой смертный час, если разрешу опубликовать свои мемуары, пока мои родственники еще живы".

Был еще один мотив замужества, возможно, решающий для нее в тот момент и в тех обстоятельствах. В одном из писем князю А.М. Дондукову-Корсакову в 1882 году Елена Петровна писала: "Знаете, почему я вышла за старика Блаватского? Да потому что в то время, когда все молодые люди смеялись над "магическими" предрассудками, он в эти предрассудки верил! Он так часто говорил мне о эриваньских (ереванских. — О.Б. ) колдунах, о тайных науках курдов и персов, что я решила использовать его как ключ к этим знаниям. Но его женой я никогда не была, и я не перестану клясться в этом до самой смерти. Никогда я не была женою Блаватского, хотя и прожила с ним год под одной крышей".

"Женщина — писала она в своем дневнике того периода, — находит счастье в приобретении сверхъестественных сил. А любовь является только дурным сном, бредом".

На следующий день после свадьбы молодые уехали в селение Даричичах — летнюю резиденцию эриванских чиновников, каковым был в ту пору генерал Блаватский. Уже в ту поездку Елена Петровна постаралась бежать в Персию, но казак, поначалу согласившийся быть ее проводником, выдал ее мужу. И тот приказал увеличить ее охрану. Конечно, взгляды супругов на совместную жизнь были прямо противоположны. Их борьба за свои права привела к тому, что осенью того же года Елена Петровна после очередного бурного спора вскочила на коня и верхом прискакала из Эривани в Тифлис. По прибытии к родным она поклялась, что покончит с собой, если ее заставят вернуться к Н.В. Блаватскому.

Расчеты родственников и княгини Воронцовой на этот брак потерпели, таким образом, неудачу, а Елену Петровну заставили страдать. Ничего не получил от этого брака и сам Н.В. Блаватский, ставший в конце ноября 1849 года эриванским вице-губернатором. Впоследствии не удалось ему также и расторгнуть брак на том основании, что жена покинула его и сам брак был лишь формальностью, — законы того времени не позволили сделать этого.

Во всей этой истории с замужеством единственным верным человеком Елене Петровне оказался ее дядя Ростислав Андреевич Фадеев. Он помогал ей пережить наиболее критические эпизоды тифлисской жизни.

"Я никогда ни от чего не отрекалась, и меня никогда не просили убраться из Тифлиса. Оба раза я сама, по собственной воле, уезжала оттуда, потому что на сердце была тоска и душа требовала простора. Никто никогда не понимал, да и не хотел понять, что творится в моей душе…" Такую оценку давала Елена Петровна своему душевному состоянию накануне первого отъезда из России, последовавшему, по всей вероятности, во второй половине 1850 года.

Первым городом ее первого самостоятельного путешествия за границей стал Константинополь, куда она прибыла из Одессы. Трудности не заставили себя долго ждать. В поисках средств к существованию Елене Петровне пришлось устроиться в местный цирк и выступать в конных номерах.

"В Константинополе, — вспоминала Елена Петровна, — я сильно нуждалась в деньгах и хотела заработать 1000 монет — награду, обещанную тому, кто выиграет скачки с препятствиями. 18 прыжков на диком скакуне, только что убившем двух конюхов. Шестнадцать барьеров мне удалось преодолеть, но перед семнадцатым мой конь вдруг встал на дыбы, опрокинулся на спину и задавил меня. Это случилось в 1851 году. Я пришла в себя через шесть недель; последнее, что я увидела, прежде чем впасть в свою нирвану (ибо это была полная нирвана), — это как мужчина огромного роста, просто великан, одетый совершенно не по-турецки, вытаскивает из-под коня разодранную и окровавленную одежду. Запомнилось только лицо, которое я уже где-то видела".

"С этой силой я знакома уже с детства, но видела Его облик впервые много лет тому назад в одном путешествии (когда была в Эривани — столице Армении)".

Удар о землю не прошел для нее бесследно. Сломанное ребро неудачно срослось, а боль в груди беспокоила ее более двадцати лет.

Е. П. Блаватская в молодости

В Константинополе большое впечатление на нее произвели дервиши, мусульманские бродячие монахи, особенно те, которые обладали даром ясновидения. Там же судьба свела ее с Агарди Митровичем, известным в Европе оперным певцом, басом, итальянцем по отцу, человеком, сведущим в оккультных науках, на долгие годы ставшим ее верным другом. Знакомство произошло при трагических обстоятельствах. Елена Петровна обнаружила его лежащим бездыханным на улочке Константинополя. Он был тяжело ранен напавшими на него разбойниками. Она оказала ему первую помощь и отвезла в ближайшую гостиницу, чем и спасла певца. А после ее неудачного падения с лошади, в свою очередь, Митрович помогал ей.

"Агарди Митрович, — с теплотой вспоминала Елена Петровна, — был моим преданным другом с 1850 года. Я спасла его от виселицы в Австрии с помощью графа Киселева. Он был последователем Маццини, оскорбил Папу Римского, был изгнан из Рима. В 1863 году он приехал со своей женой в Тифлис. Мои родственники хорошо знали его, и когда его жена, тоже бывшая моей подругой, умерла — он приехал в Одессу в 1870 году".

Далее ее путь лежал в Египет, куда Елена Петровна отправилась с княгиней Софией Станиславовной Киселевой, женой графа Павла Васильевича Киселева, видного царедворца и дипломата при царских дворах Александра I и Николая I. Семейная жизнь супругов Киселевых сложилась неудачно, их единственный сын умер в двухлетнем возрасте, супруги жили врозь. София Станиславовна много путешествовала, интересовалась оккультизмом.

Именно этот интерес объединял двух женщин в том первом самостоятельном для Елены Петровны путешествии. Это был "поиск неведомого", как сама писала впоследствии Елена Петровна. Она стремилась обрести знания, начало которым положили книги из библиотеки ее прадеда, найти людей, носителей этого живого знания. Суть таких устремлений емко выразил Карл Юнг в своем труде "Алхимические исследования": "Истинные адепты алхимии искали не вульгарное золото, а золотое знание (выделено мною. — О.Б .); не способ взаимного превращения металлов, а путь психического преобразования собственной личности; не эликсир бессмертия, а философский камень (выделено мною. — О.Б .), таинственный ляпис, символизирующий целостного человека". Е.П. Блаватская писала, что мистически философский камень "символизирует трансмутацию низшей животной природы человека в высшую божественную". Последняя же есть "универсальный растворитель" всего.