Николай Палибин - Записки советского адвоката. 20-е – 30-е годы
- Название:Записки советского адвоката. 20-е – 30-е годы
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:YMCA-PRESS
- Год:1988
- Город:Paris
- ISBN:2-85065-127-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Палибин - Записки советского адвоката. 20-е – 30-е годы краткое содержание
Записки советского адвоката. 20-е – 30-е годы - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Народный суд, кроме того, — формальный суд. Он не может вынести приговора «по совести», без объяснения формальных причин, как это делал дореволюционный суд присяжных заседателей. Он должен в описательной части приговора изложить события, соответствующие протоколу судебного заседания, который ведет малограмотный секретарь. Затем должна последовать резолютивная часть приговора, начинающаяся словами заклинательного характера: «а потому и руководствуясь статьями 319–320 УПК РСФСР, суд приговорил обвиняемого такого-то на основании статьи такой-то подвергнуть мере социальной защиты сроком…» и т. д. Этим заканчивается резолютивная часть приговора с упоминанием, что на кассационное обжалование дается две недели.
В старое время правительство доверяло народу в лице двенадцати присяжных заседателей, слушавших в окружном суде дела, и приговор их, вынесенный «по совести», без объяснения формальных причин, обжаловать, опротестовать или отменить было фактически невозможно, так как «внутреннее убеждение» судей никакому правительственному контролю не подлежало.
При советской же власти — наоборот, никакого доверия со стороны правительства к суду нет, хотя везде председателями поставлены свои партийцы. По закону дело подлежит проверке только в кассационном порядке для рассмотрения вопроса о том, не нарушены ли обряды и формы судопроизводства, гарантирующие правильность разбора. Любое дело после его кассационной проверки может быть той же кассационной инстанцией и в том же заседании рассмотрено «в порядке надзора», и по существу приговор может быть отменен и отослан на новое рассмотрение, или же может быть изменено наказание, и даже вовсе прекращено дело. По существу же кассационная инстанция дела не рассматривает, и в этом смысле «внутреннее убеждение судей» проверке тоже не подлежит.
В дореволюционной России невозможна была дача взятки, так как неизвестно было, кто будет судить, ибо присяжные заседатели выбирались по жребию и после этого были так изолированы, что даже в уборную ходили под конвоем. Теперь же цыган приходил к судье и договаривался с ним о краже шкапа, а судья Гофман указывал, кому «дать» в кассационной инстанции.
«Берут» ли в Верховном суде? Да, дают и там, как мне говорили мои коллеги, которым приходилось выступать в Верховном суде в роли защитников. Но там дают крупно: осетровыми балыками в рост человека, бочками икры и пр. Где же взять такую взятку, когда Россия голая и босая? Колхозник, приговоренный к смерти, такой взятки действительно дать не может, а директор какого-нибудь Госрыбтреста на Каспийском море может заплатить не только балыками, но и золотом, и бриллиантами.
5. Еще из времен НЭПа
Я не буду описывать жизни «золотого века» советской власти — эпохи НЭПа, но сказать о нем кратко необходимо в связи с появлением в свет свода законов РСФСР о едином сельхозналоге. Все застучало и загремело, так как была объявлена свобода промыслов и торговли. Был брошен лозунг французской буржуазной революции: «Обогащайтесь!». Люди стали обогащаться от труда рук своих, а судьи, председатели и члены разных комиссий от «безгрешных доходов». Царские запасы и оборудование пошли в ход, крестьяне стали ремонтировать молотилки и инвентарь, кожевники извлекли из хранилищ кожу, краски и экстракты, правительство стало возвращать крестьянам сады, дома, мельницы и крупорушки, некоторые «совсем», а некоторые на правах аренды бывшим собственникам.
В Ростове-на-Дону была образована краевая комиссия по демуниципализации. Я сунулся как-то в нее по делам одного моего клиента. Меня не стали слушать. Оказывается, комиссия рассылала своих инспекторов для составления актов на месте о состоянии того или иного предприятия. Эти инспектора и договаривались об угощениях, магарычах и кушах. Поэтому мое обращение непосредственно в комиссию было просто наивным. Обращение в суд по вопросу о демуниципализации было бесполезным, так как дела эти судебному рассмотрению по закону не подлежали.
Как-то, будучи в Екатеринодаре, я примерно в это время столкнулся в краевом суде с таким делом: у одного казака сельсовет отобрал хату и виноградник размером в десятину. Суд ему в иске отказал. Я слышал, как он давал объяснения в краевом суде в кассационной инстанции:
— Я, — сказал он, — служил у генерала сторожем. Раз вечером я стал закрывать ставни, а ему показалось, что лезут воры. Он выстрелил и попал мне в руку. Руку пришлось отрезать.
Судьи слушали с наслаждением про то, как генерал искалечил своего рабочего.
— Тогда генерал сказал: «Раз ты через меня лишился руки, возьми этот виноградник с хатой», и дал мне «нутуральную» бумагу. Вот она.
Судей передернуло, и в иске казаку отказали.
— А бумага? — спросил казак.
— Она не действительна.
И судья вернул нотариальный акт истцу. «Спасибо, что бумагу не отобрали», — промолвил казак.
Далее был открыт сельскохозяйственный кредит, организованы выставки по сельскому хозяйству, где хозяевам выдавали дипломы с золотой каемкой и советским гербом. Зашумели ярмарки, сократился террор ГПУ. Появилась устойчивая валюта: червонец. До него были «совзнаки», и ежедневно на базаре стала выставляться доска и на ней мелом писался курс «совзнака» по отношению к червонцу. Если память не обманывает, он дошел до 250 миллионов «совзнаками» за один червонный рубль. Затем в один прекрасный день «совзнак» лопнул и был объявлен недействительным, и у крестьян остались подушки и матрасы, набитые уже ничего не стоящими деньгами.
Червонец и его курс держался тем, что он разменивался на товары. В кооперативных магазинах все товары были расценены на червонную валюту, и цена не повышалась ежедневно, как это было при «совзнаках». Однако ввиду постепенного исчезновения товаров курс червонца неизменно падал и превратился в конце концов, еще до начала советско-германской войны, все в тот же «совзнак». Корова опять стала стоить до 30 тысяч рублей, кусок мыла на базаре — пять рублей и т. д.
На червонце было напечатано, что он будет размениваться на золотую валюту и что о начале размена будет издан специальный декрет. Это был один из очередных обманов советской власти: никакого декрета издано так и не было.
Появляется «рыковка», водка, названная народом в честь председателя СНК Рыкова, начинается раздача национализированной земли, и вместо продразверстки издается закон о едином сельскохозяйственном налоге. У крестьян теперь не отнимают зерно насильно; они привозят его на ссыпку сами. Государство планирует, сколько ему нужно на этот год хлеба для удовлетворения «крупожоров» Красной армии, городов, промышленности и экспорта. Этим ведает Госпланкомиссия в Москве в составе пяти тысяч человек. Она получает данные с мест о предполагаемом урожае. На местах в партийном восторге данные всегда преувеличивают. Комиссия по этим данным сводит «хлебофуражный баланс», т. е. смотрит, у кого и сколько можно хапнуть, и разверстывает затем «контрольные цифры» по краям и областям. Намеченный план грабежа крестьян утверждается Совнаркомом и с этого момента становится законом. Краевые и областные исполкомы разверстывают контрольные цифры по районным исполкомам, а те уже доводят план до «низовки», т. е. до сельских Советов, которые разверстывают уже по дворам, доходят таким образом до крестьянских закромов и выдают окладные листы: сколько кто должен вывезти и в какие сроки. Кто не вывезет, того судят по ст. 61 УК РСФСР, как судили Василия Ивановича в станице Тульской.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: