Анна Ратина - И взаимно притом
- Название:И взаимно притом
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:2017
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Анна Ратина - И взаимно притом краткое содержание
Мне, кажется, удалось сохранить и передать самое важное для меня — увы, я часто теряю его за сиюминутным — то, как сильно я люблю тех, кто рядом со мной, какой они близкий, но отдельный, бесконечно сложный и бесконечно радостный мир.
Надеюсь, удастся поделиться этим с теми, кто будет читать книгу.
И взаимно притом - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Гостили у мабушки, Ф увидел по телевизору рекламу — журнал про тело человека, к каждому номеру прилагается кость. В итоге надо собрать скелет. В первом номере — череп с зубами.
Позвонили Д, попросили купить журнал. Приехали — лежит журнальчик! Ф вопил радостно, крутя череп в руках: «Не врала, не врала реклама!»
Д сразу принялся нас просвещать: надо знать латинские названия! череп по-латински — так-то, зубы — так-то, нижняя челюсть — так-то.
Через часок решил устроить проверку: как, спрашивает, называется череп?
Мы с Ф молчим.
Д, укоризненно:
— Краниум. Ну что же вы. А нижняя челюсть?
Я роюсь в памяти и лихорадочно выкрикиваю:
— Мандибуля!
Д с сарказмом:
— Правильно! И я не сомневался, что это ты запомнишь.
На следующее утро спрашиваю Ф: ты помнишь, что папа говорил, как там латинское название черепа?
— Нет.
— К…
— К.
— Ну? Кра… кра…
— Н?
3 года
Д подстригает шкету ногти на руках:
— Этот палец как называется?
— Мизиниц!
— Правильно. А этот?
— … не знаю.
— Ну, бе… без…
— Безобъязный!
* * *
Сижу, шью из флиса мышку — шкету для развивающих занятий игрушечная мягкая мышка понадобилась. Подходит муж: «Каким швом шьешь?» — «Петельным» — «Лучше вот так…» Показывает. Действительно, шов простой и аккуратный.
Муж, удаляясь: «Называется — кишечный».
5 лет
Записи Ф из жизни «папы и д’угих хирульгов»: «операция под моркозом».
3 года
Если раньше он все и всех делил на «дядей» и «тетей» — людей, зверей, машины, деревья, то теперь он всюду ищет маму-папу и «синка». «Синок» — это сынок. Мы сначала думали, что щенок. В Дарвиновском музее шкет, глядя на какую-то лисицу с лисенком сказал: «Синок», — и мы начали убеждать его, что это лисенок. Потом поняли. Такое ласковое, трогательное — «синок».
Смотрит на нашу большую икону — Владимирскую Богоматерь: «Это мама и синок…»
Или держит папину вилку и свою, трехзубую, маленькую: «Вилька, а ето ее синок!»
4 года
Два первых дачных лета у Феди была знакомая корова. Ее пас очень славный старик, в прошлом главный зоотехник на ВДНХ. Ему нравился Федька, Федьке нравился он. Корова тоже всем нравилась и всеми была довольна. Но у старика была больная жена, и сам он прихварывал, а держать корову — дело тяжелое. Он ее продал. Следующим летом коровы уже не было. А ее хозяин шел как-то мимо нашего участка, и у него прихватило сердце. Мы ему вынесли стул, валидолу. Федька ромашку сорвал. Старик сидел, в себя приходил и вдруг сказал — зря корову продал, без нее плохо мне, грустно; она меня держала. А зимой и он умер.
Прошел еще год. Едем от станции, проезжаем мимо переулка, где тот старик жил. Федя, задумчиво:
— Мама, помнишь? каова была? и дедушка? Помнишь? Я не помню, как каову звали.
— Мелодия.
— Да! Мелодия. А сейчас ее уже нет, уже уехала домой. И дедушка уехал.
И еще пару раз повторил: «Мелодия звали».
8 лет
Лето. Крит.
Наша гостиница — в скалистой бухте. После ужина уходим по тропинке к морю, сидим, смотрим. Заката не видно, закат на другом побережье, у нас отзвуки.
Сидим. Ф срывает сухие травинки, шуршит, шелестит.
Я, невольно:
— Оттого и томит меня шорох травы…
Ф, после паузы:
— Ну?
— Что трава пожелтеет и роза увянет.
Еще после паузы:
— Дальше?
— Что твое драгоценное тело, увы,
Полевыми цветами и глиною станет.
Снова пауза. Ф, уже раздраженно:
— Ну, дальше-то?
Дочитываю до конца.
(Георгий Иванов это:
…Даже память исчезнет о нас… И тогда
Оживет под искусными пальцами глина
И впервые плеснет ключевая вода
В золотое, широкое горло кувшина.
И другую, быть может, обнимет другой
На закате, в условленный час, у колодца…
И с плеча обнаженного прах дорогой
Соскользнет и, звеня, на куски разобьется!)
Ф, подумав:
— Но в одном-то он неправ.
— В чем?
— Что память исчезнет. Память-то навсегда, да?
Врать не хочется, с правдой тяжело.
— Если ты о папе, то ему повезло.
— Как?
— Память о нем, скорее всего — независимо от нас — надолго. Какой-нибудь мальчик… или девочка… кому он спас руку или ногу — будет его помнить, будет говорить о нем детям, внукам — может, даже и без имени — просто, что вот был в больнице такой доктор, веселый, ходил в смешном черном костюме с белыми черепушками и в хирургической шапочке с мумми-троллями…
И дальше сидим. Молчим.
8 лет
Едем с Ф в метро и развлекаемся тем, что орем друг другу в ухо всякую ерунду. Вагон полупустой. Вдруг бабушка, сидящая напротив, пересаживается к нам и говорит мне — тоже кричит — на ухо:
— Спасибо вам!
— За что?!
— Я смотрю, как вы с сыном любите друг друга — и радуюсь!
Я бормочу что-то про то, что это так естественно и ничего особенного. Она энергично протестует — есть, мол, есть особенное, потом вдруг тихо — остановка — говорит:
— У меня тоже был сын. А теперь его нет.
И снова садится напротив.
Стараюсь не расплакаться.
Когда выходим с Ф из вагона, он спрашивает:
— О чем эта бабушка тебе говорила?
— Что ей очень приятно было на нас смотреть. Что она смотрела и вспоминала своего сына.
— А он где теперь?
Почему-то говорю:
— Он вырос теперь.
Ф, понимающе:
— Другая жизнь?
— Вроде того…
Вот я и умер, а ты жива
И чувствуешь-думаешь, что виновата.
Перебираешь, взвешиваешь слова,
Какие сказала и не сказала когда-то.
Ты вспоминаешь то, что ты не смогла
Была ночная безвыходная усталость,
Сдавали нервы, потом надежда ушла
И от любви только голая воля осталась.
Всё это правда и это неправда совсем
Было дыхание рядом и тело тепло излучало.
Сколько было всего! Пойми тут — за что и зачем,
И как мне теперь поправить тебе одеяло?
Надо сохраниться
3 года
Едем мимо Новодевичьего монастыря. Ф восклицает:
— Сколько цейквей! Смотъите! Целая стая цейквей!
4 года
Новый жанр Ф — «рассказать икону». Есть у него любимые иконы, я коротко объясняла, кто изображен, что за сюжет. Он переварил, и вот выдает рассказы.
Про икону преподобномучениц Великой княгини Елизаветы и инокини Варвары: «Жили-были две женщины, Елизавета и Валвала. Очень хаашо жили. Но вот п'ишли злыи люди и кинули их в глубокую яму. А Бог их спас — п'отянул удочку и вытащил».
Еще рассказывает про Григория Победоносца, про Соловецких святых и про чудо в Кане Галилейской. Из последнего рассказа расслышала только: «И Х'истос сказал им — лейте! лейте, кому говоят!»
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: