Игорь Ефимов - Бермудский треугольник любви

БАС: А потом приходит январь 1955 года. И эта роковая поездка в Канаду. И на обратном пути — Фрэнк за рулём, Айн и Натан — рядом с ним. И между ними двумя начинается разговор — глаза в глаза, — в котором паузы говорят больше слов. Воздух в машине будто вибрирует от эмоционального напряжения. А несчастная Барбара на заднем сиденье видит всё это и должна молчать. Разве смеет она восстать против всеобщего идола, сивиллы? Но во время остановки на ночёвку в мотеле, едва закрыв дверь номера, она кричит мужу словами то, что давно должно было угадываться всеми четырьмя: "Да она просто влюблена в тебя! А ты — в неё!".

ТЕНОР: Натан пытается отрицать очевидное. Ведь это было бы так иррационально! А иррациональному нет места в мире Айн Рэнд. Чтобы он принял случившееся как факт, сивилла должна была сама призвать его пред свои очи и уговаривать. "Понимаете ли вы, что произошло между нами позавчера в автомобиле? То, что мы молча сказали друг другу? Это звучало как объяснение в любви. Или я поняла неверно?".

БАС: Юноша опять под лучом прожектора. Все глаза — на него. Он должен сыграть свою роль безупречно. Сама великая Айн Рэнд готова поднять его до себя. Страх терзает его, ему так хотелось бы вернуться назад, в жизнь до злосчастной поездки. Где всё было так надёжно, возвышенно, маняще. Но что-то в душе подталкивает его: "Прыгай!". И он произносит слова, которых ждёт боготворимая им женщина: "Вы всё поняли правильно. Конечно, я влюблён в вас".

ТЕНОР: Делайте со мной что хотите, но я верю, что в этот момент оба верили в возможность платонических отношений. И когда они призвали своих супругов и признались им в случившемся, оба поначалу только просили разрешить им встречаться два раза в неделю и проводить время наедине. Ведь в мире Айн Рэнд аморальности не должно быть места. Воображаю, какие сети логических умозаключений сплетались в подтверждение того, что в дружеском союзе четверых нет ничего предосудительного, если все четверо так честны друг с другом и так повязаны взаимной любовью.

БАС: Ах-ах, можно только огорчаться по поводу того, что Фрэнк и Барбара поначалу впали в грех эмоционализма и один за другим воскликнули: "Нет! Не хочу! Не соглашусь!". Понадобились новые словесные ковры и логические сети, сплетаемые сивиллой рациональности, недели словопрений, чтобы образумить непокорных и получить их вымученное "да". Но увы, через два месяца выяснилось, что и этого мало. Что зов плоти неодолим даже для таких чемпионов строгой морали. Что, встречаясь в отпущенных им границах пространства и времени, они ни о чём другом не могли думать, кроме срывания одежд друг с друга, наподобие того, как это делали герои романов Айн Рэнд. Бедным супругам пришлось дать согласие и на это.

ТЕНОР: В её позиции была своя логика и последовательность. Герой, гений, супермен не может позволить морали посредственностей связать себя какими-то правилами. Он выше этого. У него своя мораль, свои правила, свои законы.

БАС: Если это так, почему же наша сивилла не выступила перед миром с открытым забралом, как это делали её персонажи? Почему потребовала у остальных трёх участников четырёхугольника поклясться хранить всё в секрете? Почему в панике отказывалась от предложений Натана снять квартирку для свиданий? "Вдруг меня заметят входящей в чужую квартиру?!" И бедному Натану приходилось, являясь на свидание, часто сталкиваться в прихожей с Фрэнком, который не успел во-время покинуть своё жильё, чтобы отправиться в тоскливое блуждание по улицам и барам.

ТЕНОР: Так или иначе, четырёхколёсный семейный фургон, сооружённый страстной пятидесятилетней женщиной, покатился по жизни. И есть много свидетельств того, что именно счастье обретённой любви помогло Айн Рэнд успешно завершить свой гигантский тысячестраничный труд. Даже сами издатели были изумлены коммерческим успехом романа "Атлант расправил плечи". Он выходил и продолжает выходить и продаваться в миллионах экземпляров, переведён на десятки языков. И это несмотря на негативное, порой просто яростное отношение литературных критиков.

БАС: О, да! В своё время я вырезал из газет и коллекционировал самые точные и безжалостные филиппики. "Как бы громко мисс Рэнд ни постулировала свою любовь к жизни, книга её пронизана ненавистью." "Неуклюжая, громыхающая телега, пытающаяся убедить нас в том, что мораль заключается в позволении каждому грести под себя всё, что возможно." "Призыв сокрушать слабых ради вознесения сильных." "Подобную демонстрацию гротескной эксцентричности нелегко отыскать вне стен психиатрической лечебницы." "Мисс Рэнд призывает Большого Брата — выходца из технической элиты — навести порядок."

ТЕНОР: Неужели вы не находите даже литературных достоинств в романе?

БАС: В старину у разных народов были популярны зрелища, в которых актёры появлялись на сцене в масках, выражавших гнев, радость, надежду, горе. Книги Рэнд наполнены не живыми — то есть меняющимися и непредсказуемыми — людьми, а картонными фигурами в масках. Каждый тянет свою единственную ноту, и через две страницы ты уже знаешь заранее, что тот или иной будет говорить, в какую сторону гнуть. При этом обязательно с надрывом, с пафосом, на густом замесе мелодрамы. Есть сведения, что програмную речь главного героя, Джона Галта, она писала два года. Но тавтология никогда её не пугала, и речь могла бы оказаться не в семьдесят страниц, а в семьсот. При этом, она приводила в отчаяние всех издателей и редакторов, категорически отказываясь что-либо менять или сокращать.

ТЕНОР: Понятно, что главный пафос её творчества — защита гения от равнодушия и враждебности толпы. Если бы она делала своих героев людьми свободных профессий — композитор, живописец, поэт, — концепция выглядела бы более убедительной. Художник может отстаивать свою неповторимость и творить, находясь в любой среде, как Вольтер, укрывшийся в Швейцарии, Пушкин в Михайловском, Гоген — на Таити, Золя — в тюрьме, Бродский — в северной деревне. Но когда Рэнд делает супер-героя архитектором, стальным магнатом, строителем железных дорог — неужели она не видит здесь вопиющего противоречия? Все их победы были бы невозможны без активного участия тысяч и тысяч вполне средних людей, исправно и ответственно делающих своё дело. Перенесите Говарда Рурка, Хэнка Рардена, Дэгни Таггарт, Джона Галта в какое-нибудь Зимбабве — и что они смогут там создать при всей их энергии и гениальности? Однако, сколько бы мы ни критиковали её книги, мы не приблизимся к разгадке их невероятной популярности.

БАС: У меня есть своя теория на этот счёт.

ТЕНОР: Поделитесь.

БАС: История литературы переполнена романами, нацеленными на защиту бедных и угнетённых от богатых и знатных. Тот же Гюго с его "Отверженными", "Хижина дяди Тома", "Что делать?" Чернышевского, "Воскресенье" Толстого, "Железная пята" Джека Лондона и сотни других представляют собой бесконечное обвинительное заключение в адрес хозяев жизни. Независимо от литературных достоинств произведения, эта тема, эта струна вызывает безотказный сочувственный отклик у массового читателя. Парадоксальным образом книги Айн Рэнд, презиравшей угнетённых, становятся в ту же шеренгу. Ибо они так же перенасыщены ненавистью и обвинениями в адрес властьимущих — только у неё обвинение ведётся не снизу, со стороны обездоленных масс, а сверху — с позиции непризнанного индустриального гения. Густой чёрной краской она рисует маски жадных банкиров, близоруких промышленников, хитрых оппортунистов на профессорских кафедрах, властолюбцев в рясах и судейских мантиях. Революционеры-ниспровергатели могли бы позавидовать её страсти. А ненависть — товар безотказно ходкий в литературном ремесле. Плюс, конечно, восхваление эгоизма как главной добродетели — на это тоже клевали сотни тысяч.