Игорь Ефимов - Бермудский треугольник любви

ТЕНОР: У меня создалось впечатление, что Натан Бранден в своих статьях и лекциях не был столь радикален. Он больше упирал на важность философских постулатов объективизма для самораскрытия человека. Каждый должен научиться ценить себя как независимого творца своей жизни — вот сквозная тема его писаний. Лекции его имели огромный успех, на них съезжались сотни слушателей со всей страны и из-за границы. Был даже создан некий "Институт Натана Брандена", издавался журнал "Объективист". Правда, немалую роль играло то, что после лекции слушатели могли задавать вопросы самой Айн Рэнд. Типичное для Натана эссе называлось "Почему люди подавляют и загоняют в подвал души не худшее в себе, а лучшее?".

БАС: И худшим в их теориях считалось сострадание к ближнему. Ах, как удобно! Ты ласкаешь в тёплой квартире знаменитую писательницу, которая сделала тебя своим избранником, вознесла до себя, и можешь не думать о своей жене, одиноко бродящей по холодным улицам, клянущей себя за то, что согласилась на извращённую четырёхугольную комбинацию. Ни о муже писательницы, заливающем в каком-то баре своё горе джином и виски. Полтора года Барбара жила в мучительной депрессии и однажды не выдержала: в одиннадцать вечера позвонила в квартиру О'Конноров, где любовники тешились друг другом, и взмолилась о разрешении придти — просто поговорить, отвести душу. "Да как ты смеешь! — вскричала сивилла. — Ты думаешь только о себе! Я для тебя что? Невидима, не существую? Я ни у кого не прошу помощи! Тебе подавай только то, что ты, ты хочешь! И думать не смей являться сюда!".

ТЕНОР: Многие замечали, что главной защитной реакцией на боль у Айн Рэнд оказывался гнев. Но мало было прогневаться на виноватого. Нужно было ещё доказать, что он своим поступком или словами нарушил законы разума и морали. Барбаре объясняли, что она просто впала в грех эмоционализма и теперь расплачивается за него. Если Натан неосторожно выражал тревогу по поводу состояния жены, реакцией опять был гнев: "Как ты смеешь беспокоиться о Барбаре, когда ты со мной?!"

БАС: Не явилось ли заслуженным наказанием то, что и сама Айн Рэнд впала в тяжелейшую депрессию после завершения и опубликования своего гигантского труда? Столько лет она неслась, как мощный паровоз, к заветной цели и вдруг оказалась как бы на запасных путях. Ни шестизначные цифры продаж романа, ни восторженные письма читателей, ни гонорары не могли вырвать её из болота тоски. Натану она говорила, что он — единственная нить, ещё связывающая её с жизнью.

ТЕНОР: Не могло это быть связано с какими-то политическими событиями тех лет?

БАС: Конечно, в 1959 году на Кубе воцарился Кастро. Рука ненавистной Москвы придвинулась вдруг вплотную. Но никто из мемуаристов не упоминает связи этого события с состоянием Айн Рэнд. В романе "Атлант расправил плечи" её фантазия создала страшную картину наступления социализма в Америке. Можно сказать, что роман стоит в ряду таких антиутопий, как "Мы" Замятина, "О, дивный новый мир" Хаксли, "1984" Орвелла, "451 опо Фаренгейту" Брэдбери. Но вообще-то её политические взгляды не отличались богатством оттенков, не шли дальше противостояния коммунизму. Исходя из этого, она поддерживала сенатора Маккарти, осуждала Эйзенхауэра за его покладистость в переговорах с маршалом Жуковым, а Джона Кеннеди вообще объявляла новым Гитлером. Однако в маленьком королевстве сторонников, выстроенным ею вокруг себя, никто не смел спорить с ней. Любое инакомыслие изгонялось так же свирепо, как в России под Сталиным. "Со мной нельзя быть нейтральным, — объясняла она. — Если ты не за меня, значит — против".

ТЕНОР: И вот как раз, когда тоска отступила, когда способность радоваться жизни начала возвращаться, крепостная стена, отделявшая её королевство от остального мира, дала первую — незаметную для неё — трещину. И где?! Казалось бы в самом надёжном, самом укреплённом месте: в сердце ближайшего друга, возлюбленного, духовного наследника трудов всей её жизни.

БАС: Да, то, что случилось с Натаном, не укладывалось в их рациональные схемы, было непостижимым для него самого. Скромная, ничем не примечательная девушка среди слушателей в его аудитории. Светлоголубые глаза, скромный наряд. Ей двадцать лет, ему — тридцать. После лекции они обмениваются несколькими фразами, расходятся. И всё. Дальше начинаются дни, заполненные с утра одним главным вопросом: увидит он сегодня в аудитории это лицо или нет?

ТЕНОР: Всё же несправедливо говорить, что Патриция Галлисон была "непримечательна". С первых же её фраз Натан мог почувствовать — угадать — главное её свойство: необычайно радостное приятие жизни. Включая и приятие его самого. В какой-то момент она созналась, что с первой же встречи он заполнил ту нишу любви-надежды, которую она тайно лелеяла в душе с детства. "Незримый ты уж был мне мил", как поётся в опере "Евгений Онегин". Но она и мечтать не могла, что он обратит на неё внимание. Старше неё на десять лет, женатый, ближайший соратник прославленной Айн Рэнд. Патриции он казался настолько недоступным, что она вскоре приняла предложение одного из своих поклонников и вышла замуж.

БАС: На их свадьбе Натан едва владел собой. Стоя в очереди гостей, поздравлявших жениха и невесту, он мог думать только о том, что вот-вот ему предстоит прикоснуться губами к её щеке. Всё оставшееся время двигался и говорил, как манекен, слышал только дрожь в пальцах, несколько секунд лежавших в её ладони.

ТЕНОР: Они начали тайно встречаться. Но долго не позволяли себе кинуться в объятия друг друга. Она рассказывала ему о своём детстве, окрашенном чертами безумия родителей. Объясняла, что лекции по теории объективизма возвращали её в мир рациональных — то есть нормальных — людей. Созналась, что ей никогда не бывает скучно, потому что в душе её постоянно звучит таинственная музыка. Иногда она танцует одна в комнате. Часто танцует не просто так, а для него — воображает, будто он смотрит на неё. И это очень помогает в трудные минуты. После таких признаний долго ли могли они сохранить свои отношения в рамках строгой морали?

БАС: В жизни Натана до сих пор были только две женщины: Барбара и Айн Рэнд. Обе они одаривали его своей любовью лишь до тех пор, пока он блистал на том пьедестале, куда они его вознесли. Малейший сбой, срыв — и начинался долгий психологический анализ допущенной промашки. Патриция же полюбила его без всяких условий и оговорок, таким, каким он был. Воображаю, какое счастье и облегчение это приносило ему.

ТЕНОР: Но, с другой стороны, душа его разрывалась. Объятия Патриции принесли ему такое наслаждение, что он уже не мог отказаться от них. Сознаться Барбаре и Айн? Это вызовет такой взрыв горя и ярости, который он был не в силах встретить лицом к лицу. Оставался путь, выбираемый многими: тайный роман. Но он так привык гордиться своей честностью, так восхвалял моральные принципы в лекциях и статьях, что теперь чувствовал себя негодяем и лицемером, предателем всего, что было ему дорого до сих пор.