Игорь Ефимов - Бермудский треугольник любви

ТЕНОР: При этом с фантазией своей он обращался очень осторожно. Так дрессировщик обращается с тигром, львом, слоном, когда не уверен в полной послушности своих зверей. Предпочитал срисовывать своих персонажей с живых людей, которых он хорошо знал. На страницах его рассказов и романов без конца всплывают образы и отдельные черты отца, матери, старшего брата, жены, её родственников, собственных детей. Фрейдистам в его биографии всегда будет раздолье. Ну чем, чем ему могла так досадить в детстве его мать, что он поносил её потом с таким же упорством, с каким его кумир Хемингуэй поносил свою?

БАС: Начать с того, что она не скрывала от него обстоятельств, сопутствовавших его рождению. У супругов Чивер уже был один сын, Фред, взаимная любовь их увяла, и они не имели намерения заводить новых детей. Однако во время большого банкета ассоциации бостонских торговцев оба выпили по нескольку "манхеттенов" и ночью забыли об осторожности. Джон был на семь лет младше брата и всегда болезненно ощущал себя обделённым родительским вниманием. Другой постоянный пункт обвинений: когда отец разорился и семья начала погружаться в нищету, мать "унизилась" до того, что открыла лавку сувениров. Маленький Джон не мог без презрения смотреть на отца, шатавшегося по дому без дела, но ещё сильнее презирал мать за её деловую хватку, практичность, умение ладить с поставщиками и покупателями.

ТЕНОР: Хотя вообще-то абстрактные ценности культуры ценились в семье Чиверов очень высоко. Мать зачитывалась романами и религиозными книгами, посещала театр, отец музицировал, тётка рисовала картины, а сын её стал пианистом. Чтение книг было главной страстью Джона Чивера с детства, он проводил часы, погружаясь в Диккенса, Шекспира, Фолкнера, Чехова, Филдинга, Флобера. Также любил театр, музыку. В школе, правда, успехами не блистал, перебивался тройками и двойками даже на уроках английского. "Чего может добиться в жизни человек, не могущий освоить основы арифметики?", — говорила его мать. Зато талант рассказчика открылся в нём очень рано. Учительница литературы была поражена, когда двенадцатилетний Джон сочинил у неё на глазах и рассказал перед классом историю в духе рассказов Киплинга.

БАС: Жалкое положение отца в семье вызывало сочувствие Джона и усиливало раздражение против матери. Та, в добавление к лавке сувениров, открыла ещё небольшой ресторан и работала в нём допоздна. Только когда уходил последний посетитель, она давала поесть мужу. "Боже, чем я заслужил такое отношение?!", — восклицал тот. Но при этом ни за что не согласился бы на работу, которую считал ниже своего достоинства. "Все хозяйственные заботы — женское дело, — учил он сына. — Помни, что ты из рода Чиверов, что твои предки приплыли сюда в 17-ом веке." Понятия гордой нищеты были крепко усвоены Джоном на всю жизнь, и он предпочитал скорее голодать, чем унизиться до подёнщины.

ТЕНОР: Наиболее распространённым путём к самоутверждению для американского подростка был спорт. Однако и здесь Джону не повезло. Он был маленького роста. Перенесённый в раннем детстве туберкулёз оставил шрамы в его лёгких, так что путь в бейсбольную, футбольную или хоккейную команду был для него закрыт. Он выучился кататься на коньках, плавать, ездить на велосипеде и всю жизнь старался находить время для спортивных упражнений. Вообще придавал огромное значение своему внешнему облику: держался прямо, не толстел, пускался в долгие пешие прогулки, купался в холодной воде. Но это не могло принести ему того, о чём он мечтал, — признание и славу.

БАС: Признание и слава могли придти только из мира литературы. Он оставил школу и написал рассказ "Исключённый", который был вскоре напечатан в известном журнале "Нью Рипаблик". Опубликовать первое произведение в восемнадцать лет — немногие литераторы имели такую удачу в начале пути. Но пройдёт ещё много лет, прежде чем на свет появится самостоятельный и оригинальный писатель Джон Чивер. А пока он подрабатывал развозкой газет и проводил вечера со старшим братом, который взял его под своё покровительство. Иногда они застревали в городе заполночь, и их отец, недовольный этим, запирал двери дома. Однажды Фред попытался пролезть внутрь через боковое окно и наткнулся в гостиной на отца, поджидавшего его с пистолетом в руке. Впоследствии Джон утверждал, что он проснулся в своей спальне от выстрела и, спустившись вниз, увидел пулевое отверстие в стене. "Зря ты это сделал, дэд", — сказал побледневший Фред.

ТЕНОР: В начале 1930-х Фред Чивер неожиданно увлёкся идеями национал-социализма и уговорил брата совершить совместную поездку в Германию. Джон остался равнодушен к парадам под свастикой и расистской пропаганде, оценил только немецкое пиво. Фред же был в восторге от идей фюрера, от культа дисциплины и от великолепного качества всего, что имело на себе марку "сделано в Германии". По возвращении Джон пытался заинтересовать редактора в "Нью Рипаблик" своими путевыми впечатлениями, но тот остался равнодушным. На другом конце политического спектра у Чивера возникли контакты с представителями коммунистической прессы, которые объясняли молодому литератору, что он не напишет ничего путного, пока не отдаст своё перо на службу борющемуся пролетариату.

БАС: Где-то в это же время у Джона возобновились отношения с одноклассницей Айрис Глэдвин, которой он увлёкся ещё в школьные годы. Они случайно встретились на занятиях в скульптурной мастерской, открывшейся в Бостонском музее искусств. Их общение неизбежно привело к тому, что девушка познакомилась и с Фредом тоже, и тот загорелся ещё сильнее, чем его брат. У него к тому времени уже была приличная работа, и выглядел он солиднее и надёжнее. Практичная девушка выбрала Фреда, и вскоре они поженились. Неизвестно, как Джон пережил этот удар. Но писатель Чивер будет мстительно воскрешать брата и его жену в своих произведениях и дневниках много-много раз.

ТЕНОР: Однако центральная фигура рассказа "Прощай, брат мой" — того самого, которым Чивер откроет последний, самый большой свой сборник, опубликованный за три года до его смерти, — ничем не напоминает Фреда. Этот унылый адвокат, без конца меняющий службы, друзей, места проживания, способный видеть только плохое и тёмное, отравляющий семейные каникулы своим детям, братьям, матери, жене мрачными пророчествами о том, что их чудесный дом на краю утёса через пять лет смоет океан, что мать сопьётся, что невинная ежевечерняя игра в бэкгамон сведёт его родственников с ума, больше напоминает самого Чивера на пике его мизантропии. И когда рассказчик, доведённый до ярости чернотой, текущей из его брата, наносит ему на пляже удар палкой по голове, мне всегда казалось, что этот удар автор наносил себе — тому себе, который, сам того не желая, причинял столько горя и тоски самым близким для него людям.