Игорь Ефимов - Бермудский треугольник любви

ТЕНОР: Предыдущая жена Фишера, актриса Дебби Рейнольдс, была любимицей американских кинозрителей. Газеты и таблоиды обрушились на Элизабет Тэйлор, объявили её разрушительницей семейных устоев и угрозой для моральных основ государства. В 1950-е годы киноиндустрия строго следила за моральным обликом своих звёзд. После того как Ингрид Бергман убежала с режиссёром Роберто Росселини, её карьера в Голливуде была кончена. Мало кто из зрителей знал тогда, что браки внутри целлулоидного королевства часто устраивались под давлением киностудий, которые стремились выстраивать облик каждого актёра и актрисы, подгоняя их под вкусы публики. Оба первых замужества Элизабет Тэйлор были негласно санкционированы дирекцией и продюсерами. Но, видимо, к моменту скандала статус её уже был так высок, что изгнание ей не грозило. Кассовые сборы, приносимые фильмами с её участием, говорили сами за себя. И в 1961 году она была приглашена на роль Клеопатры в одноименном блокбастере, с вознаграждением в миллион долларов.

БАС: На эту картину студия "Фокс двадцатого века" возгалагала большие надежды. Бурно развивающееся телевиденье теснило кинопромышленность, заставляло изыскивать новые пути к сердцам и кошелькам зрителей. В качестве режиссёра был приглашён Джозеф Манкиевич, прославленный и осыпанный премиями за фильм "Всё о Еве". На роль Юлия Цезаря он выбрал английского актёра Рекса Харрисона. Ричард Бартон в это время играл в Америке короля Артура в спектакле "Камелот", но режиссёр хотел только его на роль Антония. Студии пришлось "выкупать" Ричарда у театральных продюсеров за пятьдесят тысяч долларов и подписать с ним контракт ещё на 250 тысяч.

ТЕНОР: С самого начала разорительные неудачи сыпались на этот фильм одна за другой. Местом съёмок был выбран Рим, но летом 1960 года там проходила Олимпиада. Пришлось передислоцироваться в Лондон, в надежде на то, что британская погода смилостивится и хоть на несколько дней прикинется Средиземноморьем. Не тут-то было. Холодные дожди заливали съёмочную площадку с таким упорством, что Элизабет Тэйлор подхватила простуду, та перешла в бронхит, бронхит — в воспаление лёгких. В больнице она впала в кому, и её удалось спасти только взрезав трахею. Из-за её болезни неделя за неделей проходили впустую, но нанятым актёрам и массовке студия должна была платить указанную в контракте зарплату.

БАС: Только в конце 1961 года продюсерам удалось преодолеть все препятствия и начать съёмки в Риме всерьёз. Студия оплатила переезд семейства Бартонов, сняла для них виллу, наняла слуг и выделила тысячу долларов в неделю "на мелкие расходы". Элизабет Тэйлор прибыла со своими четырьмя детьми (два сына от второго мужа, дочь — от третьего и ещё одна — удочерённая ею с четвёртым), в окружении нянек, телохранителей, собак, кошек, секретарей, парикмахеров. Во время первой встречи на съёмочной площадке в январе 1962 года оба держались настороженно. Бартон жаловался режиссёру, что его партнёрша не владеет техникой актёрского ремесла, "не играет, а просто присутствует" перед объективом. Но Манкиевич показал ему первые пробы, и Бартон должен был признать, что замершее лицо Элизабет на экране может оказывать более сильное драматическое воздействие, чем профессиональная мимика, которой он привык пользоваться на сцене.

ТЕНОР: Первые месяцы в Риме и Элизабет, и Ричард выглядели вполне довольными своими семейными отношениями. Бартон был нежен с женой и обеими дочерьми, Элизабет регулярно говорила по телефону с мужем, когда тому нужно было уезжать в Америку на запланированные концерты. Некоторые свидетели потом утверждали, что поначалу эти двое недолюбливали друг друга. Пунктуальный Бартон бесился, когда избалованная голливудская звезда являлась на съёмочную площадку с часовым опозданием, за глаза называл её "мисс титьки". Элизабет считала его неотёсанным, смеялась над его примитивными комплиментами. ("Кто-нибудь уже говорил вам, что вы прелестная женщина?") Мужу сказала, что у Бартона под ногтями можно выращивать огород.

БАС: Но вскоре её насмешливость испарилась. Она была ошеломлена непредсказуемостью и напором нового поклонника. Он мог утром встречать её на площадке нежными словами, а вечером отказывался отвечать на её телефонные звонки. Кто-то посмел отвергнуть царицу Голливуда и Египта?! Отвергнуть жрицу любви, колесницу которой тысячи итальянцев, одетых в тоги и туники, встречали на улицах Рима восторженными воплями?! Нет, с этим смириться было нельзя. С детства Элизабет Тэйлор привыкла добиваться того, чего она хотела, и препятствия — сопротивление — только разжигали её.

ТЕНОР: Постепенно внутренний любовный жар, постоянно пылавший в обоих всю жизнь, начал проникать сквозь плёнку обыденных слов и жестов. Они словно бы опознали друг в друге тайных соплеменников ("ты и я — мы одной крови!") — и потянулись один к другому неудержимо.

БАС: Возможно, и доставшиеся им роли способствовали разгоранию пожара. Представим себе Антония/Бартона, со страстью говорящего Клеопатре/Элизабет: "В тебе соединилось всё, что я люблю на этом свете, что хотел бы сберечь в своих руках." — "Мир без тебя, Антоний, — отвечает она, — это мир, в котором я жить не хочу." — "Что случилось?", — спрашивает она в другой сцене. "Со мной? Ты случилась со мной", — отвечает он. Режиссёр восклицает своё привычное "стоп!", но эти двое не в силах выпустить из объятий друг друга. По сценарию, в припадке ревности Клеопатра должна была выкрикнуть имя женщины, на которой женился Антоний, но Элизабет Тэйлор восклицает: "Сибил?!".

ТЕНОР: Некоторые свидетели в своих мемуарах утверждают, что поворотным моментом оказлась сцена купанья полуобнажённой Клеопатры/Тэйлор. Как бы там ни было, оба не скрывали, какую огромную роль в их жизни играл — даже не римский Амур с кудряшками и игрушечным луком, а грозный греческий Эрос. Стаи фотографов-папарацци кружили вокруг съёмочной площадки, укрыться от них было невозможно ни в дальнем отеле, ни в доме друзей, ни на частной яхте. В какой-то момент любовники махнули на всё рукой и стали появляться на людях открыто.

БАС: Они сами были ошеломлены тем, что с ними происходило. Элизабет вспоминала потом: "Вы не можете вообразить, что это такое: держать в объятиях Ричарда Бартона и слышать его божественный голос, льющий тебе в уши слова любви. Все тревоги, беды, страхи растворялись, отлетали прочь… Изменить ему было так же невозможно, как не влюбиться в него". А он писал ей в письме: "Я жажду впивать твой запах, касаться твоих сосков и округлого живота, и копилки со щелью, и неповторимой гладкости бёдер, и детской мягкости ягодиц, и податливых губ, я жажду увидеть твой почти враждебный взгляд, когда тебя седлает твой уэльский жеребец".