Игорь Ефимов - Бермудский треугольник любви

БАС: Вторая брешь была проделана новой биографией писателя, выпущенной Полем Александром в 1999 году. За двенадцать лет, прошедших с опубликования книги Гамильтона, всплыло много документов и сведений, которые были ранее недоступны, включая книгу Мэйнард. Загадку молчания Сэлинджера Александр истолковывал просто: ему было не о чем больше писать. Он приводил примеры других успешных писателей, переставших писать в середине жизни: Гоголь, Рембо, Маргарет Митчел, Харпер Ли, Трумен Капоте. Однако Пегги утверждает, что отец показывал ей папки с рукописями и объяснял значение разноцветных ярлычков, наклеенных на них: красный означал "печатать после моей смерти как есть", синий — "печатать после редактуры", и так далее.

ТЕНОР: Думаю, третья брешь, проделанная мемуарами дочери, была для Сэлинджера самым тяжёлым ударом. Они были опубликованы в 2000 году под названием "Ловец сновидений". Пегги имела возможность близко наблюдать жизнь своего отца в течение сорока лет. Она рисует портрет человека, который непомерными требованиями к себе и другим, требованиями некоего недостижимого совершенства, загнал себя в тюрьму одиночества и тоски. Вот мелкий, но показательный, эпизод из её воспоминаний: будучи уже взрослой женщиной она навещает его, и они вместе поднимаются по деревянной лесенке на веранду дома. Перила пошатнулись под её рукой. Отец заметил это, и лицо его помрачнело. Как объясняет Пегги, он, конечно, знал об этой неполадке, но пока ничьи глаза не видели её, она как бы не существовала, и он мог не заботиться о ремонте. Каждый человек, приближавшийся к нему, входивший в его дом, открывавший его рукопись, нёс угрозу обнаружения несовершенства — поэтому-то Сэлинджер и бежал в полную изоляцию.

БАС: В книге Маргарет Сэлинджер описана школа-пансион в горах Адирондак, в которую родители поместили её, когда ей было двенадцать лет. Её бабушка, мать Клэр, согласилась оплачивать обучение, потому что в её кругу Кросс Маунтэйн Скул считалась престижным и образцовым учебным заведением. На самом деле, она оказалась страшнее тех приютов, в которых воспитывались Оливер Твист и Джейн Эйр. У меня сердце сжималось от жалости, когда я читал описание методов, применявшихся садисткой-директриссой, нацеленных на "исправление характеров непослушных школьниц". Их комнаты подвергались обыскам, почта вскрывалась, телефонные разговоры прослушивались. Доступ к еде был настолько затруднён, что после каникул Пегги тайком привезла пластиковый контейнер с булочками и зарыла его в лесу. За найденную под подушкой шоколадку директрисса устроила ей в своём кабинете двухчасовой разнос-допрос, называла "гадюкой в траве" и обещала "исправить".

ТЕНОР: Она заставила её написать матери покаянное письмо с "признаниями" в паранойе и лесбиянстве. Невзирая на болезнь лёгких, её вынудили принять участие в лыжном походе в горы, во время которого она чуть не умерла. Все просьбы к отцу забрать её из страшной школы натыкались на отказ. Шестеро одноклассников Пегги впоследствии либо попали в психлечебницу, либо покончили с собой. Ей самой тоже досталась нелёгкая судьба, она тоже не раз оказывалась на грани отчаяния, пыталась отравиться. В какой-то момент загадочная болезнь крови выбила её из нормальной жизни на полтора года. Слабость была такая, что она порой не могла поднести чашку к губам, одолеть несколько ступеней на лестнице. Страховая компания прислала своего доктора и, по данным его медосмотра прекратила оплачивать ей инвалидность. Когда Сэлинджер узнал об этом, он прислал ей пачку брошюр по гомеопатии и подписку на журнал, посвящённый чудесным излечениям, осуществлённым Церковью Христианской Науки.

БАС: В конце книги Пегги не без сарказма перечисляет заповеди поведения, которые Сэлинджер внушал своим детям: ты не должна заниматься никаким видом искусства, если ты не гений; ты не должна изучать религию, иначе как во власянице у ног какого-нибудь иностранного гуру; нога твоя не должна ступать в университеты Лиги Плюща; делать в жизни ты можешь только то, что приближается к совершенству. Свой бунт против этих заповедей она сформулировала так: "Самобичевание, умерщвление плоти, накачивание нелюбви к себе представляется мне вариацией нарциссизма, ибо связано с таким же пристальным вглядыванием в своё отражение… Но мой отец никогда не согласится с тем, что доброе может храниться в несовершенном сосуде, что Бог может найти применение нам — таким, какие мы есть". Ей казалось, что, отказавшись подчиняться заповедям отца, она готова примириться с ним — таким, каков он есть. Но главный шок ждал её впереди. Когда она, наконец, забеременала в свои тридцать восемь лет, он обрушился на неё с попрёками, говорил, что это безответственно — приносить ещё одного ребёнка в этот тонущий мир, да ещё не зная, на какие средства она будет растить его. Он выразил надежду, что разумное начало в ней возобладает и она сделает аборт.

ТЕНОР: Нет, Пегги не оправдала ожиданий отца. Она родила здорового мальчика, и они с мужем сумели обеспечить его всем необходимым. Книгу она кончает пожеланиями отцу: "Мне бы хотелось, чтобы он узнал о том, что есть плодородное пространство между совершенством и разрушением, между небом и адом. Чтобы научился прощать. Чтобы мог сказать себе: может быть, не всё содеянное мною приближается к идеалу, но я всё равно достоин любви. Чтобы мог сказать другу, партнёру, ребёнку: может быть, мне не всё нравится из творимого тобою, но всё равно я люблю тебя, и ты можешь положиться на мою любовь".

БАС: К моменту смерти Сэлинджера в 2010 году Интернет разрушил все попытки контролировать жизнь Холдена Колфилда. Биографии писателя продолжают выходить, и этот процесс остановить невозможно. Автор последней, Кеннет Славенски, заканчивает свой труд таким пассажем: "В течение какого-то времени Сэлинджер мог считать себя Американским пророком, гласом, взывающим в городской пустыне… В какой-то момент мы можем обнаружить, что он исполнил свой долг как автор и даже своё призвание пророка много лет назад. Теперь на нас ложится обязанность продолжить его историю, переданную от автора читателю для завершения. Изучение жизни Сэлинджера, со всеми её печальными особенностями и несовершенствами, а также с посланиями, содержащимися в его писаниях, возлагает на нас долг переоценить наши собственные жизни, вглядеться в наши глубинные связи с миром, взвесить меру нашей цельности".

ТЕНОР: Это перекликается со словами, которые говорит Холдену его бывший учитель, мистер Антонини: "В какой-то момент ты обнаружишь, что ты не первый, в ком люди и их поведение вызывали растерянность, страх и даже отвращение. Ты поймёшь, что ты не один так чувствуешь, и это тебя обрадует, поддержит. Многие, очень многие люди пережили ту же растерянность в вопросах нравственных, душевных, какую ты переживаешь сейчас. К счастью, некоторые из них записали свои переживания. От них ты многому научишься — если, конечно, захочешь. Так же, как другие научатся от тебя, если у тебя будет что им сказать. Взаимная помощь — это прекрасно. И она не только в знаниях. Она в поэзии. Она в истории". Сэлинджеру было что сказать нам — и он выполнил этот свой долг не только своими книгами, но и своим сорокалетним молчанием, которое нам предстоит расшифровывать ещё очень долго.