Элита русской разведки. Дела этих людей составили бы честь любой разведке мира

Молодый, несмотря на разницу в возрасте, дружил со своим начальником по Нью-Йорку Фишером-Абелем. Оба с увлечением, которое тщательно скрывали от других, наблюдали за съемками фильма «Мертвый сезон». В основу сюжетной линии картины и легла судьба Молодого-Лонсдейла. Первую часть фильма оба воспринимали относительно благожелательно: там были и опознавательные знаки, и какие-то эпизоды, все же напоминавшие то, чем занимались нелегалы. А от второй серии дружно плевались. Трофим Кононович твердо знает, что его отца должен был играть не Донатас Банионис, а другой актер, совсем на него непохожий. Тогда на семейном совете с участием мамы и дочери Лизы решили обратиться к режиссеру Савве Кулишу с просьбой подыскать кого-то на Конона похожего. Похожим оказался Банионис. Отец, по словам Трофима Молодого, с ним познакомился, кое-что посоветовал. Но пришло время озвучивать картину, и выяснилось, что главный герой по-русски изъясняется с сильным акцентом. Так что на озвучание пригласили актера Александра Демьяненко.

Ну а как складывалось у бывшего нелегала на работе? Он по-прежнему трудился во внешней разведке. Сначала учил ребят, которые были готовы повторить его трудную судьбу. Потом Конона Трофимовича, которому не исполнилось и 50, отправили с оперативной работы на преподавательскую. Заведовал сектором, хотя мог бы работать и с молодыми разведчиками. Пришлось вживаться в новый коллектив. Наверное, это не приносило большой радости.

По словам Трофима, отец переносил все испытания стойко. Его не наградили Звездой Героя, но он о наградах даже не думал. Мечтал работать, и снова нелегалом. Об этом мог рассказать только сын. Однажды в маленькой двухкомнатной квартирке он невольно услышал тихий ночной разговор родителей. Отец спрашивал свою Галюшу, готова ли она снова ждать: признавался, что договорился о пластической операции, о возвращении в нелегалы. Не успел, не вышло…

Молодый был разочарован многим из того, что происходило в стране после короткой оттепели 60-х. Немало повидавший за рубежом, он понимал: мы можем жить лучше. Однажды они с Абелем, припоминает Трофим Кононович, отказались от праздничного пайка. Выдавали им к 7 ноября, ко Дню чекиста за три рубля с копейками целый набор продуктов, которых тогда в магазине было никак не купить. Сидят они с Вильямом Генриховичем в своем управлении довольные, готовые осчастливить жен и детей. И заходит тут к ним приятель, до полковника еще не дослужившийся. Смотрит на паек и, вздыхая, говорит, что им такого «не положено». И отец с Абелем тут же пошли и весь этот продуктовый дефицит сдали. По тем временам — поступок.

Да, находились и тогда люди решительные. Когда наконец обменяли Коэнов-Крогеров и вывезли из Англии сначала в Польшу, а потом в Москву, то поселили их, как это обычно и делали с возвращающимися нелегалами, на даче за городом. И Лону с провожатым отправили на Новый Арбат: смотреть квартиру. А она крошечная, неудобная. И Лона, когда на дачу приехал глава КГБ Юрий Владимирович Андропов, выпалила ему прямо и откровенно: «Юрий, я девять лет отсидела в такой же квартире, только с решетками. Что, из одной камеры — в другую?»

Андропов тут же связался с хозяйственным управлением: распорядился дать Коэнам трехкомнатную квартиру на тихих Патриарших. Туда и заезжал к крестным Молодый с семейством. На первых порах все разговоры с тетей Лоной и дядей Петей переводил Трофиму отец. Вскоре Лона уже бойко говорила по-русски, а дядя Петя использовал жену как переводчицу. С детьми Молодого, особенно с крестником Трофимом, отношения установились теплые, прямо родственные.

Трофим был подростком, когда внезапно умер отец. Мать очень много болела. Часто, по три-четыре раза в год ложилась в больницы, отправляли ее в санатории. Но все равно нервы не выдержали. Столько прождать мужа, и потерять его мгновенно. Так Галина Петровна до конца дней своих и не смогла поправиться. «И тетя Лона, и дядя Петя, у которых не было детей, даже хотели меня усыновить, — вспоминает Трофим Кононович. — Об этом тетя Лона рассказала мне незадолго до своей смерти, когда моему сыну Конону исполнилось уже лет 12. Обращалась к начальству, просила. Но что-то тогда не получилось. Моя мама об этом не знала. Лона была женщиной интеллигентной, деликатной».

Немало всякого накручено и вокруг смерти Конона Молодого.

Конон Трофимович любил собирать грибы. Поехали в субботу 10 октября 1970 года в грибные места. Отец, как всегда, за рулем. Детей не взяли. Забрались далеко. Сели поужинать, и вдруг отец упал на траву. Мама рассказывала, что не мог пошевелиться. Пока добрались до телефона… Мать помнила только номер Абеля. Дозвонились ему, и вконец расстроенный Вильям Генрихович вызвал служебную машину. Но у отца был обширный инсульт. Рок семьи Молодых: ведь и отец Конона — Трофим Кононович тоже умер внезапно.

Сыну тогда было 12. Он, как и отец в юности, взялся за английский. Учился в специальной средней школе недалеко от дома. В разведчики не пошел. Но решил стать военным. Начинал в погранвойсках. В Москве служить было скучно, да и тошно. И Трофим попросился на далекую северную заставу, где сходятся границы трех наших скандинавских соседей. Так что довелось Трофиму Кононовичу дослужиться до начальника заставы. А в 1989-м майор Молодый комиссовался по состоянию здоровья. Сейчас — бизнесмен.

А сына своего назвал, как и принято в роду Молодых, Кононом. Теперь у Конона подрастает сынишка, правильно, не ошиблись, Трофим. Так что династия продолжается.

— И, знаете, — улыбается Трофим Кононович, — моя бабушка своего сына, моего отца, называла Каничкой. И моя жена, того, конечно, не подозревая, тоже зовет сына Каничка…

Н. ДОЛГОПОЛОВ

Рудольфу Ивановичу Абелю, он же Вильям Генрихович Фишер, суждено было вопреки своей воле стать легендой нашей разведки.

Печальная для разведчика констатация: он становится известным разве что в случае провала. Но в Стране Советов слава, да и позор, которые выпадали на долю не слишком удачливых соратников Абеля, оказавшихся в руках противника, не распространялись дальше мрачноватого дома на Лубянке. Ничто не имело права выйти наружу и должно было умереть, бесследно раствориться в длиннейших коридорах и бесчисленных кабинетах для кого таинственного, а для многих и зловещего здания. Абеля, первым из людей его закрытой от мира профессии, было решено наверху превратить в некий символ советской разведки, в ее гордость.

Почему? Кажется, что причина даже не в громком, раздутом на весь мир американцами аресте в июле 1957 года советского полковника-нелегала. Ведь отказались же поначалу устами ТАСС от Рудольфа Ивановича Абеля, заявив: никакого отношения к СССР этот человек, выдающий себя за русского чекиста, не имеет. Однако в Советском Союзе начиналась новая эпоха. Хрущевская оттепель, это странное преддверие горбачевской перестройки, все же диктовала свои законы. И из разведчика, просидевшего четыре с половиной года в американской тюрьме и никого не выдавшего, решили с полным на то основанием сделать народного героя. Но героя на советский, несколько по-цековски искореженный лад.