Элита русской разведки. Дела этих людей составили бы честь любой разведке мира

Деятельностью полиции в это время руководил Савари, сменивший Фуше. Он не без оснований опасался энергичного молодого русского флигель-адъютанта. Вероятно, его антипатия к Чернышеву подогревалась слухами о близости полковника с его женой. В одной из бесед с Нессельроде в апреле 1811 года Ровиго передал для Чернышева жесткое пожелание «перестать писать дипломатические депеши и предоставить это посланнику и миссии, стараться веселиться здесь… и чтобы это было… единственным занятием». Чернышев обратился к ревнивому министру полиции, чтобы успокоить. Он попытался заверить его, что не вмешивался и не собирается вмешиваться в дипломатию и, более того, готов следовать его советам, как в части своего дальнейшего поведения, так и посещаемых салонов. Ровиго, казалось, был удовлетворен.

Однако на следующий день, 12 апреля, в газете «Journal de 1’ Empire» появилась очень непристойная, по словам Чернышева, статья, в которой французскому обществу рекомендовалось остерегаться «молодого интригана среднего роста, со свежим лицом, черными волосами, хорошо одетого и выдающего себя за курьера, доставляющего депеши, на деле же злоупотребляющего доверием к нему простодушных людей». Ядовитая статья наделала много шума в придворных и дипломатических кругах Франции. Трудно утверждать, что за публикацией этой статьи стоял Наполеон. Видимо, в этот период он не был еще готов одобрить радикальные меры против Чернышева из-за опасения вызвать обострение отношений с Россией. Но, как бы там ни было, это была попытка одернуть ретивого полковника и отпугнуть от него излишне откровенных высокопоставленных знакомых. Вслед за окриком последовало объяснение обер-гофмаршала Наполеона, который от имени императора передал, что «Его величество с гневом и негодованием прочел статью, помещенную в официальной газете… что в справедливом негодовании он сделал выговор за это герцогу Ровиго, велел исключить из службы при министре полиции Эсменара, автора этой статьи, и на три месяца уволить от издания редактора журнала». Однако министр полиции старался сделать все для изоляции иностранцев во Франции, воспрепятствовать их доступу к разведывательной информации. В сентябре 1811 года Чернышев докладывал Румянцеву, что деятельность Ровиго «заключается в том, чтобы препятствовать всяким собраниям, уничтожить все общественные связи, даже самые невинные и неспособные побуждать подозрений. Особенно он хочет уединить иностранцев; он часто говорит тем, кто их принимает, что это ему не нравится». «Поэтому, — завершает Александр Иванович, — пребывание в Париже сделалось ужасным и особенно невыносимо для тех, которые по обязанности должны следить за ходом текущих событий».

За Чернышевым же был установлен особый контроль. В письме от 6 (18) декабря 1811 года, адресованном Барклаю, Чернышев отмечает, что в течение трех месяцев находился под наблюдением полиции более жестким, чем когда-либо. В доме, где проживал Чернышев, поселился сотрудник полиции, который проговорился слугам, что выбрал там квартиру с целью шпионить за их хозяином.

О пристальном внимании полиции к российскому посольству и к нему самому полковнику удалось узнать от агентов в военном министерстве и военной администрации. Во второй половине ноября туда поступил грозный циркуляр Наполеона: «Министр полиции меня информирует, что краткая ведомость о дислокации войск империи… оказывается у русских, как только она выходит в свет. Эта ведомость дошла даже до их войск и штабов. Горе тому, кто виновен в этом презренном предательстве, я смогу навести порядок, разоблачить преступника и заставить его понести наказание, которое он заслуживает».

Циркуляр, по словам Чернышева, посеял такой ужас среди сотрудников, что «первым их побуждением было прекратить всякие сношения со мной». Александру Ивановичу пришлось употребить все свои доводы, чтобы не потерять с таким трудом созданную негласную агентуру. Чернышев убеждал агентов, что выражения циркуляра свидетельствуют о том, что подозрения не направлены конкретно против кого-либо из них. Более того, в циркуляре речь идет о краткой ведомости, которую ему давно не передавали. Наконец он заверил своих агентов, что они могут рассчитывать на его осторожность в сохранении тайны. В итоге Чернышеву удалось снова получить секретные сведения о французских войсках. Правда, уверенность в том, что он сохранит и дальше негласных агентов в военном министерстве и в военной администрации, таяла на глазах. Произошло ужесточение мер по охране секретной информации. Было решено впредь отказаться от печатания краткой ведомости и переписывать ее от руки в трех экземплярах — для императора и двух министров. Проанализировав ситуацию, Чернышев пришел к заключению, что вывод полиции о русской агентуре в военных министерствах был сделан на основании информации, поступившей из России. «До посла Франции и наемников герцога Ровиго в С.-Петербурге дошли сведения о направлении подобных материалов из Парижа, о чем они не преминули сообщить». При этом он не сомневался, что «императору Наполеону до сих пор не удалось выявить источник получения нами этих материалов». Вокруг Чернышева была соткана целая шпионская сеть. Полицейские ищейки под руководством префекта Паскье докладывали о каждом шаге русского полковника министру полиции Савари и министру иностранных дел Марэ, герцогу Бассано.

Приближался роковой 1812 год. Сознавая, что его деятельность становится все более подозрительной в глазах французского правительства, и желая в скорой войне защищать Родину с оружием в руках, Чернышев просит отозвать его в Россию. 31 декабря 1811 года (12 января 1812 года) полковник пишет графу Румянцеву: «Продолжение моего пребывания в Париже зависит исключительно от императора Наполеона… Он не намерен отправить меня обратно;… мне оказывается слишком много чести, опасаясь меня, и поэтому стараются противодействовать мне и удерживать здесь… Надеюсь, что вы уверены в том, что я не опасаюсь неприятностей, связанных с подобным положением; мною руководит не желание избегнуть захвата моих бумаг, может быть даже лишение свободы… Я крайне буду огорчен, если не буду немедленно на своем месте, лишь только война призовет всех военных к исполнению своего долга… Примите участие, чтобы осуществилось мое желание… возвратиться в Петербург под видом ли вызова меня или отпуска, или по каким-либо другим причинам, которые сочтут более приличными». Избавление неожиданно пришло от самого Наполеона, который принял решение отправить Чернышева с письмом к Александру. После короткой аудиенции 13 (25) февраля 1812 года он выехал в Петербург.

По словам тогдашних остряков, совершая поездки между Петербургом и Парижем с заездом в другие западноевропейские столицы, Чернышев преодолел большее расстояние, чем если бы совершил кругосветное путешествие.