Элита русской разведки. Дела этих людей составили бы честь любой разведке мира

Игнатьев и в самом деле слушал казака с удовольствием. Тот весь вечер пел русские народные песни, у него и в самом деле оказался великолепный баритон. Может быть, это и есть тот человек, которого так не хватало для успеха миссии в Бухаресте? Павел Алексеевич пригласил казака пообедать. На следующий день они встретились в одном из лучших столичных ресторанов. После комплиментов голосу собеседника Игнатьев перешел к делу.

— Состоите ли вы на воинской службе?

— Я в бессрочном отпуске из-за тяжелого ранения, — ответил унтер.

— Не хотите ли поехать в Румынию?

Казак не возражал послужить Родине на любом месте, и Игнатьев рассказал, где и в каком качестве предполагается его использовать. Тот загорелся этой идеей.

Мезенцев собрал небольшую труппу — хор и нескольких музыкантов-балалаечников, а также уговорил знаменитого виртуоза-балалаечника Трояновского принять участие в «румынских гастролях». Естественно, не все знали, зачем на самом деле их направили в Румынию. Знали об этом лишь Мезенцев и Трояновский, да еще помощник Мезенцева по разведке, Вейнбаум, обязанностью которого была вербовка агентов.

Успех Мезенцева в Бухаресте был огромен. А когда прибыл Трояновский с балалаечниками, он произвел в столице Румынии настоящий фурор. Королева Мария пригласила музыкантов во дворец. Артисты делали полные сборы, а Мезенцев, кроме того, энергично взялся за организацию агентурной сети. И все было бы хорошо, если бы он не был так молод и так неотразимо красив.

Женщины вились вокруг Бориса, как пчелы над чашкой с медом. Среди них была очаровательная румынка, предмет восторженного обожания многих мужчин, и Борис не устоял перед ней. Однако Игнатьев получил сведения, что прелестная дама — австрийская шпионка. Он написал Мезенцеву письмо, предложив порвать с красоткой, но тот и думать не хотел о том, что он объект не возвышенной любви, а низменного шпионажа. После одной из встреч с возлюбленной в своей квартире он обнаружил, что исчезло письмо Игнатьева. Самому разведчику это ничем не грозило — письмо было написано со всеми возможными предосторожностями. Но главное — ротмистр оказался прав! В отчаянии Мезенцев написал прощальные письма родным, Игнатьеву и попытался покончить с собой. К счастью, выстрел, направленный в сердце, оказался несмертельным. Однако после такого афронта певца пришлось отправить в Россию.

Штаб Юго-Западного фронта не собирался ограничивать свою разведывательную деятельность Румынией. Хотя эта страна и оставалась пока нейтральной, не было никакой гарантии, что она в ближайшее время не вступит в войну. Это прервало бы связь с агентами российской разведки в Австро-Венгрии. Поэтому еще в августе 1915 года было решено организовать разведывательную группу в традиционно нейтральной Швейцарии, осуществляя связь с ней через русского военного агента в этой стране. С этой целью в Швейцарию, якобы для лечения, послали раненого полковника Казнакова, до того состоявшего при штабе переводчиком. Но один агент не решал проблемы, и осенью 1915 года в штабе пришли к выводу, что необходимо создать полноценный разведывательный центр в Западной Европе и вести разведку Австро-Венгрии через Швейцарию и Францию, послав туда одного из офицеров штаба фронта, толкового и заслуживающего доверия. Создание нового разведывательного центра было поручено ротмистру Игнатьеву. Произошло это в середине ноября 1915 года.

Первоначальным планом ставилась довольно узкая задача: разведка на транспортных магистралях Австро-Венгрии и Южной Германии, выходящих в расположение Юго-Западного фронта с базой агентурной сети в Швейцарии. Игнатьев предложил два плана: ведение разведки и через Швейцарию, и через Францию. Генерал Дитерихс одобрил второй вариант. У этого плана было много преимуществ. В частности, в Швейцарии большая часть общества была настроена германофильски, и этого нельзя было не учитывать; в союзной Франции можно рассчитывать на поддержку властей и разведывательных органов; кроме того, Швейцарию как нейтральную страну наводняли агенты разведки и контрразведки противника. Впрочем, французский центр не оставил бы Швейцарию без внимания.

Немалые трудности создавала нестыковка ведомственных интересов. Поскольку Игнатьев был хорошо известен контрразведке Австро-Венгрии, предполагалось, что он поедет во Францию под именем Павла Истомина, корреспондента крупной петроградской газеты. Он попросил в Министерстве иностранных дел курьерский лист на чужое имя, чтобы провезти некоторые документы, директор канцелярии отклонил просьбу по причине «неудобства» посылки курьера под чужой фамилией.

Подвел своего подчиненного и генерал Дитерихс. Поначалу он обещал Игнатьеву на ведение разведки не менее 50 тысяч рублей в месяц, говорилось даже, что не жалко и двухсот тысяч, лишь бы добиться успеха. Но когда дошло до выделения реальных денег, то Игнатьеву выделили всего 25 тысяч рублей ежемесячно.

Стартовые условия для работы были на первый взгляд неплохими. Во Франции в то время служил военным агентом родной брат Павла Игнатьева полковник Алексей Алексеевич Игнатьев. Были и некоторые другие зацепки. В Швейцарии действовали три агента штаба фронта. Кроме того, Игнатьеву пришла в голову остроумная мысль: а нельзя ли использовать русских политических эмигрантов? В конце концов, многим революционерам был не чужд патриотизм, и значит, перед лицом общего врага могут забыть на время свои счеты с правительством.

Павел Алексеевич связался с одним из старых противников режима. Они встретились в номере скромной гостиницы возле Николаевского (ныне Московского) вокзала. Вручив хозяину рекомендательное письмо редактора одной из крупных столичных газет, Игнатьев сказал прямо:

— Я пришел просить вашего содействия. Думаю, что у вас в Париже много друзей, принадлежащих к вашей группировке; их у вас много за границей. Поскольку вы как истинный патриот добиваетесь прекращения войны, так как для вас и для нас Родина — прежде всего, то я прошу ввести меня в круг ваших друзей. Уверен, они будут прекрасными помощниками, а помощники мне нужны, поскольку я один и немного растерян.

— Правильно сделали, что пришли, ротмистр, — ответил ему собеседник. — Да, Родина — прежде всего. После революции мы вернемся к нашей социальной программе. Только сначала добьемся победы нашего оружия. Завтра я дам вам несколько писем для кое-кого из наших за границей. Сам я намереваюсь присоединиться к вам в Париже: это может ускорить дело.

Этот разговор завершился обещанием Игнатьева помочь своему собеседнику выехать из страны. В конце концов, выправленный заграничный паспорт был адекватной платой за несколько рекомендательных писем.