Виктор Кузнецов - Вторая ударная в битве за Ленинград [Воспоминания, документы]

Вражеский огонь все усиливался. Уже приходилось передвигаться к местам обрыва линии ползком. Провод оказался поврежденным в нескольких местах. Спустившись в воронку, я связал концы и в этот момент был отброшен сильным взрывом в сторону. Очнувшись, увидел Гаранина, выбиравшегося из-под комьев земли и снега.

— Хорошо, Яков, что это снаряд. Не дай бог, мина — нам бы несдобровать.

Возвращались мы с Николаем в землянку уставшие до изнеможения. Доложили командиру о выполнении задания. Он похвалил нас за проявленную инициативу, но предупредил:

— Плотнее нужно прижиматься к земле-матушке. Оно надежнее…

Вечером, когда немного стихла канонада, боец Демин принес для всех связистов «Дуная» обед и ужин. Устроившись, как могли, мы принялись за перловую кашу, не забыв, конечно, и о ста наркомовских граммах. Ели с аппетитом, шутили:

— Ну вот, с обедом покончено, а ужин придется на завтрак оставить.

Гаранин ухмыльнулся:

— Не будем переживать. Мы и сегодня с ним успеем справиться…

Прошло трое суток битвы за Ленинград. Столько страху кругом. Аж земля стонет. А люди двигаются, действуют, делают свое дело, пренебрегая смертью. И мы с Гараниным в этом общем потоке рядом.

Каждый новый день боя выводит из строя связистов. Дежурный по связи потребовал от нашего командира выделить линейного надсмотрщика на «Дунай» вместо раненого бойца Митина. Командир направил меня. Когда я стал уходить, Николай сказал:

— Я провожу тебя, будь осторожен.

— Ты тоже, Николай, больше к земле прижимайся, как нам советовал взводный.

Землянка роты, куда я пришел, напоминала собой двухъярусные нары, на которых слева прямо в шинелях спали линейные надсмотрщики, а справа, на втором ярусе, — девушки-радистки. У противоположной стены топилась «буржуйка».

Я с трудом нашел себе место на нарах слева и втиснулся между спящими. У нас, связистов, день и ночь — понятие относительное. Не успел я сомкнуть глаз, как в землянку вбежал дежурный по связи лейтенант Безручко и крикнул:

— «Дунай»! На повреждение!

Когда я прибыл на место и стал устранять обрыв, ко мне на помощь подоспел Гаранин.

— Готово! — кричу я ему. — Включай!

— Подключил, да только не разберешь, кто говорит, — отвечает он, плотнее прижимая трубку к уху. — Работает в обе стороны! — наконец сообщил он.

Возвращаемся в землянку. Снова ползем сквозь разрывы мин и снарядов. Спустившись, а вернее, скатившись по крутому откосу Черной речки, топаем мимо землянок. И вдруг за спиной голос:

— Трутнев, к командиру роты!

Командир роты старший лейтенант Щербаков находился в землянке и разговаривал по телефону. Закончив разговор, он обернулся ко мне:

— Устал, Трутнев?

— Да есть малость, товарищ старший лейтенант.

— Это видно. И проголодался, надо думать.

— Есть малость, — подтвердил я.

— Присаживайся к столу: котелок с кашей в твоем распоряжении. Да и чай горяч.

Я охотно принял предложение командира. Хотя отдельная рота связи и больше, чем обычная рота, но это не полк и не батальон. Здесь командир помнит каждого бойца по фамилии, знает, чем дышит каждый его подчиненный.

Шел седьмой день битвы за Ленинград. Нервы напряжены до предела. Превозмогая страшную усталость, еле переставляя ноги, возвращаюсь с очередного повреждения линии. Недалеко от Черной речки увидел шестерку собак, тащивших волокушу с тяжело раненным бойцом. Когда снаряды рвались близко, собаки сами прижимались к земле, скулили. Падал на землю вместе с ними и санитар-собаковод. Вот волокуша поравнялась со мной. Вижу раненого бойца. Нога завернута в плащ-палатку, голова забинтована, безвольно содрогается в такт толчкам на кочках и колдобинах. По закрытым глазам, заросшему щетиной лицу трудно определить, кто он — русский, украинец, татарин? Но для меня ясно одно — это защитник Ленинграда.

Всю ночь мы не сомкнули глаз. Не смогли отдохнуть и днем. Трудились во имя одной цели — прорыва блокады Ленинграда. И вот этот час настал. Радостную весть мы услышали, когда под огнем противника держали связь.

— Черт подери, руки окоченели, — дуя в кулаки, говорил я своему другу. А когда связал концы и подключился к линии, то услышал долгожданное: «Прорыв блокады свершился!» Эти слова передавали из штаба дивизии по всем линиям связи.

Неописуемая радость охватила нас. Уже не обращая внимания ни на вражеский огонь, ни на окоченевшие руки, мы прыгали, как дети, поздравляя друг друга. По телефону командир взвода приказал нам прибыть в расположение роты. Не чуя ног, бежали мы в роту. Первым увидел старшего сержанта Султанова — нашего помкомвзвода. Лицо его сияло радостью. Для нас с Гараниным он был отцом и по годам и по службе, и звали мы его за глаза «батькой».

— С победой! — кричит Султанов и горделиво закручивает кончики рыжеватых усов.

Мы вошли в землянку, гудевшую радостными людскими голосами. Политрук роты старший лейтенант Башкуртов стоял посреди землянки и, когда людской говор немного стих, начал читать сообщение Совинформбюро.

Затем слово взял командир роты старший лейтенант Щербаков:

— Поздравляю вас, товарищи бойцы и командиры, с большой победой — прорывом блокады Ленинграда. Почтим память тех, кто пал смертью храбрых в бою с врагом. Желаю вам дальнейших успехов!

Минутная тишина — и снова радостный гул в землянке.

После этих торжественных минут мы с бойцом Деминым отправились на ротную кухню. Повар сержант Москаленко щедро наполнил подставленные емкости щами и кашей на всю нашу группу. Вскоре мы были уже на нашей промежуточной телефонной станции. Здесь нас уже поджидали командир взвода и бойцы Коля Гаранин и Потапов. Уселись поплотнее, налили водки в две кружки и приложились к ним.

— За победу, за Ленинград!

Передо мной подшивка ежедневной газеты 2-й ударной армии «Отважный воин». Первый номер за 1943 год. Мы выпустили его на четырех полосах, несмотря на острую нехватку бумаги. К этому обязывало обилие редакционной почты. В письмах, коротких заметках, наскоро написанных перед боем, в стихах, шедших от самого сердца, советские воины выражали свою решимость беспощадно бить врага. Они рассказывали об удачах в ратном труде, делились радостными событиями своей фронтовой жизни. И нередко переписка с армейской газетой заменяла бойцам прерванную связь с родным домом.

«Самым замечательным для меня в минувшем году был день вступления кандидатом в члены партии, — писал ефрейтор Г. Желнин. — Я стал коммунистом! Это высокое звание не обесчещу, буду до последней капли крови защищать родную землю».