Филипп Корсо - День после Розуэлла

Он обладал великолепным качествами военачальника, но как мы оба узнали, во время Холодной Войны было множество вещей, которые могли сделать вас уязвимым перед политиками, которые ловят рыбу власти, во время борьбы с врагом, которого нельзя было заметить, но чье присутствие косвенно чувствовалось.

"Хватит с меня этих Порк Чоп Хилл, Фил", — сказал генерал Трюдо после того, как узнал, что генерал Максвелл Тейлор обошел его в Южно-Вьетнамском командовании при поддержке армейских лидеров. Это значило, что он уволится с места своего последней работы, как генерал-лейтенант. "И я боюсь, что эта война — попытка армии воевать посредством политического процесса вместо настоящей войны."

"Мы бы там обязательно победили, Генерал", — сказал я, ярость распирала меня. "Мы оба помним уроки Кореи".

Вероятно, генерал увидел, как мое лицо покраснело, потому что он сказал, "Нет, за Корею нас, вероятно, судили бы военным судом. Просто подумайте, что бы они сделали с нами, если бы мы выиграли войну". Затем он засмеялся и по его смеху я понял, что он с нетерпением ждет своей пенсии. "Мы бы умыли этих коммунистов. И Вы знаете, что этого делать нельзя, Фил."

Как раз, когда мы в тот день говорили об окончании лета, еще один советский траулер встал на рейд у порта Гаваны, ожидая инструкций по разгрузке, в то время как один из наших наблюдательных самолетов кружил на высоте, фотографируя под сорванным брезентом МБР на юте судна. Я этого еще не знал, но последовательность развернувшихся событий будет самым большим вопросом в моей жизни, точно таким же, как и пугающая правда о попытках колонизировать нашу планету и собрать урожай из людей и животных, которые все еще продолжались и были очевидными. Решающий поединок был не за горами. Он был уже на горизонте. Никто этого не видел, но некоторые из нас знали, что под тихой водяной гладью нечто мутило воду.

Генерал Трюдо со всеми попрощался и стал считать дни, когда сменит свою униформу на штатскую одежду, а свой кабинет в Пентагоне на люксовый кабинет президента корпорации, подобающей его опыту, как командира самых важных подразделений наших вооруженных сил. Он был у руля УИР в течение шести лет, командуя Военной разведкой до этого в течение трех лет. Хотя генерал открыто не комментировал множество невероятных фактов, которые мы узнали из документов из Розуэлла, так как он считал это просто частью работы, он в действительности время от времени шутил на эту тему со своим старым другом сенатором Стромом Термондом. Несколько раз я заходил в его внутренний кабинет через черный ход, чтобы найти сенатора Термонда, когда я заходил, то генерал Трюдо, сидя на своем диване осматривал меня сверху вниз.

"Арт", — сенатор Термонд растягивал слова, скрывая свою улыбку Чеширского кота, "какие жуткие вещи в голове у старины Фила?"

"Вы все еще думаете о своем барахле, Фил?" — спросил генерал.

"Я предположил бы, что Вы можете предсказать будущее, Фил", — сказал сенатор Термонд. "С тем, что Вам известно, Вы можете что-нибудь предсказать".

"Я просто поступаю, как хороший офицер разведки, Сенатор", — сказал я, будучи максимально правильным и по возможности уклончивым в присутствии своего командира. "Моя работа состоит в том, чтобы читать данные разведки и делать анализ".

"Ну, они достаточно информативны для Вас, Фил", — сказал сенатор и все в комнате точно знали, что за "они" имелись в виду, когда нам не разрешалось говорить о "них" на публике.

А что же касаемо меня? Я готовил свои файлы для генерала Бича, нового руководителя УИР, я знал, что моя пенсия наступит в конце 1962 года. Таким образом, я приготовился помалкивать о Розуэлле, пока готовился в ближайшие шесть месяцев запустить столько проектов, сколько мог, включая те, что оставались в моих секретных документах. Только после ухода генерала Трюдо я больше не называл их секретными файлами или как-либо еще. С новым боссом у меня было молчаливое соглашение не разглашать что-либо о Розуэлле или документах.

К концу лета 1962 года, по всему Вашингтону циркулировали зловещие доклады о советских грузовых судах, держащих курс в кубинские воды. Движение было интенсивным, но о том, что происходило, от нашей разведки не было никакой информации. ЦРУ хранило полное молчание, а из Пентагона пробивалось только то, что Советы нас прихлопнут и нам надо вести себя тихо.

И что бы это ни было, мои друзья в Военной разведке говорили, что ЦРУ собиралось все сгладить, потому что администрация Кеннеди не хотела конфронтации с Советским Союзом.

Что же это было? Продолжал я спрашивать себя, все время зная, что Советы на Кубе с чем-то игрались, из-за этого там столько судов. Они там сосредотачивали войска? Действительно ли это была череда военных учений? Ответ пришел ко мне вместе с серией шокирующих фотографий, совершенно четких наблюдательных фотографий, которые были переданы мне от друзей в Военной разведке, они находились в такой глубине Пентагона и были настолько секретными, что в кабинете было запрещено даже делать какие-либо заметки. Офицеры, которые может быть еще живы и поэтому их нельзя называть, попросили меня посмотреть на полученные с разведывательных самолетов на Кубе фотографии. Они сказали, "Запомните это, Полковник, потому что здесь копии делать нельзя". Я не мог поверить своим глазам, пока просто смотрел на глянцевые отпечатки, а только потом взял лупу, чтобы получше рассмотреть. Да, это были они, новейшие советские баллистические ракеты средней дальности. Эти малышки могли долететь до Вашингтона всего за минуты и вот они здесь, лежат у ангаров, всего в нескольких милях от нашей базы морской пехоты в заливе Гуантанамо.

Видел ли Генерал Кертис Лемей эти фотографии, спросил я себя? Лемей, ветеран корейских бомбежек, должен был залить слюной весь свой стол от перспективы бомбового удара по Кастро, даже только от мысли, что он мог разместить БРСД так близко к американскому воздушному пространству. И все же никакой реакции от Вашингтона не последовало. Армии нечего было сказать, военно-воздушным силам нечего было сказать, а мои военно-морские друзья были просто безразличны. Кто-то это прикрывал и я начинал волноваться по этому поводу. Поэтому я позвонил одному из своих друзей, сенатору Кеннету Китингу из Нью-Йорка и расспросил его, что он знал.

"Что за ракеты Вы имеете в виду, полковник Корсо?" — спросил он. "Какие ракеты, где?"

Был октябрь 1962 года.

"На Кубе, Сенатор", — сказал я. "Они уже на Кубе в ожидании размещения на стартовых позициях. Разве Вы не знаете?"

Правда была в том, что ни сенатор Китинг, ни представитель Майк Фиэн, которому я также позвонил, ничего не знали. Оба законодателя хорошо знали, что лучше меня не спрашивать, откуда я взял эти фотографии или кто их мне дал, но прежде чем они сделали или сказали что-либо, они хотели узнать, почему я считал эти фотографии подлинными.