Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

Когда, — продолжал Наполеон, — я был в Тильзите с императором Александром и с королём Пруссии, я абсолютно ничего не знал об их познаниях в области военного искусства. Эти два монарха, особенно король Пруссии, были полностью в курсе дела относительно всего того, что касается количества пуговиц, которым следует быть спереди и сзади кителя, и каким образом должны быть скроены его поля. Ни один портной в армии не знал лучше, чем король Фридрих, какое количество ткани требуется для пошива кителя. Фактически, — продолжал, смеясь, Наполеон, — я был ничто по сравнению с ними. Они без конца мучили меня вопросами относительно портняжного дела.

В этих делах я был полной невеждой, но, чтобы не обидеть их, отвечал с таким серьёзным видом, словно судьба армии зависела от покроя кителя. Когда я наносил визит королю Пруссии, то обнаружил, что у него, вместо библиотеки, имеется большой зал, подобно арсеналу, заполненный полками и вешалками для пятидесяти или шестидесяти кителей различного кроя. Каждый день он менял мундиры, появляясь всегда в новом. Он был человеком высокого роста с бесстрастным выражением лица. Глядя на него, можно было представить себе образ Дон Кихота. Он придавал гораздо большее значение покрою мундира драгуна или гусара, чем необходимости спасения королевства. В сражении при Йене его армия выполняла самые красочные и самые эффектные, насколько это было возможно, манёвры, но я вскоре положил конец всей этой чепухе и наглядно преподал ему урок, объяснив, что одно дело — воевать, а совсем другое — выполнять блестящие манёвры и носить роскошные мундиры. Если бы, — добавил он, — французской армией командовал портной, то, конечно, в тот день король Пруссии одержал бы победу, учитывая его исключительные познания в портняжном искусстве, но поскольку победы больше зависят от искусства генерала, чем от искусства портного, то он, как и ожидалось, сражение проиграл».

Затем император обратил внимание на то, что мы, англичане, позволяем нашим армиям брать с собой слишком много багажа и слишком много женщин. «Женщины, если они безнравственны, — заявил он, — гораздо хуже мужчин и в большей степени готовы совершать преступления. Слабый пол, деградируя, падает в глазах общественности ниже, чем сильный пол при схожих обстоятельствах. Женщины всегда намного лучше или намного хуже мужчин. Доказательством этого служат женщины Парижа из народа во время революции.

Когда я командовал войсками у перевала Танда, в горном и труднопроходимом районе, то для того чтобы добраться до перевала, солдатам армии необходимо было проходить по узкому мосту. Я распорядился, чтобы ни одна женщина не сопровождала солдат, так как их служба была наитруднейшей и требовала от них постоянного пребывания в боевой готовности. Для того чтобы выполнялся мой приказ, я поставил на мосту двух капитанов, получивших инструкции не разрешать ни одной женщине, под страхом смертной казни, проходить по этому мосту. Я сам отправился к мосту, чтобы убедиться в том, что мои распоряжения выполняются. Перед входом на мост я обнаружил толпу собравшихся женщин. Как только они опознали меня, так сразу же стали поносить меня, выкрикивая: «О, вот он, маленький капрал, это именно ты дал приказ не пропускать нас через мост». Тогда в армии мне дали прозвище маленький капрал. Возвращаясь, я, проехав несколько миль, с огромным изумлением увидел вместе с солдатами моих войск значительное число женщин. Я немедленно приказал арестовать двух капитанов и привести их ко мне, собираясь тут же предать их суду. Они выразили мне свой протест, заявив о своей невиновности. Они утверждали, что ни одна женщина не проходила по мосту. Я потребовал, чтобы ко мне привели некоторых из этих дам. Благодаря их собственному признанию я с удивлением узнал, что они, выбросив из бочек провизию, предназначенную для обеспечения армии, спрятались в эти бочки и незамеченными переправились через мост».

18 мая. В Лонгвуд пришёл майор Ферцен. Когда его спросили, почему он, хотя бы изредка, не наносил визита семье Бертрана, то он ответил, что губернатор выразил пожелание, чтобы не было никаких контактов, за исключением общепринятых приветствий, между офицерами 53-го пехотного полка и лицами, содержащимися под стражей на острове Святой Елены. Он признал, что настороженное и непостижимое по своей сути отношение к французам скорее всего продиктовано стремлением вызвать взаимное подозрение, но он заверил, что в 53-м полку никаких убийц не обнаружено.

22 мая. Наполеон принимал ванну. Пожаловался на головную боль. Завёл разговор о Моншеню, который, как заявил Наполеон, «полностью оправдывает мнение англичан о французах, а именно, как о нации учителей танцев. Это мнение англичан должно было ещё более укрепиться во время революции, когда англичане имели возможность насмотреться на кучку тщеславных шутов, выгнанных из собственной родины за высокомерие и деспотизм, среди прибывших в их страну французов. Подобное представление о французах, — добавил Наполеон, — настолько сильно укрепилось в умах англичан, что когда я послал Дюрока послом в Петербург, то лорд Сент-Элен, английский посол в России, из любопытства вознамерился воочию убедиться в том, что из себя представлял Дюрок. Когда Дюрок прибыл в столицу России, лорд Сент-Элен получил возможность близко понаблюдать за ним. Когда же потом его попросили высказать его мнение о Дюроке, то он ответил: «Признаюсь, по меньшей мере, он не напоминает танцора». Тем самым он признался, что Дюрок был единственным из встреченных им французов, который не имел вид учителя танцев. Этому я могу с готовностью поверить, так как до того времени он, вероятно, не видел других французов, помимо дураков, подобных Моншеню, которыми кишела Англия. Поистине, это уже слишком, посылать такого дурака сюда, в колонию соперничающей страны для того, чтобы по собственной воле предоставить на всеобщее обозрение объект искреннего презрения и поддержать англичан в их старых предвзятых мнениях. Разве Моншеню, — спросил меня Наполеон, — не подтверждает то мнение, которое вы ранее составили о французской нации?»

После приёма ванны Наполеон заговорил о России. Он заявил, что европейским странам ещё предстоит убедиться в том, что он придерживался наилучшего возможного политического курса в то время, когда он был намерен восстановить королевство Польши, что было бы единственным эффективным способом приостановить возраставшую мощь России. Такое королевство стало бы барьером, преградой для этой грозной империи, которой, вероятнее всего, ещё предстоит подчинить себе Европу. «Я не думаю, — заявил Наполеон, — что доживу до того времени, когда буду свидетелем этого, но вы, возможно, доживете. Вы находитесь в расцвете ваших лет, и можно полагать, что проживёте ещё не менее лет тридцати пяти. Я думаю, что вы будете свидетелем того, что русские или вторгнутся и захватят Индию, или войдут в Европу с армией в составе четырёхсот тысяч казаков и других жителей своих пустынь, а также двухсот тысяч исконных русских. Когда Павла охватила безудержная ярость против вас, англичан, он запросил у меня план вторжения в Индию. Я направил ему такой план с подробными инструкциями. (В этом месте рассказа Наполеон показал мне на карте маршруты движения войск и различные пункты сбора армии, откуда она должна была проследовать дальше.)