Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

«Леопольд примечателен тем, — заявил Наполеон, — что он ещё гарсон, совсем незрелый мужчина. Он не знал, что ему надо делать. Если бы не я, — добавил он, — Мария Луиза умерла бы точно таким же образом. Во время её родов я находился в соседней комнате, из которой я то и дело приходил к ней. Дюбуа, врач-акушер, подбежал ко мне, когда я выкроил для себя минуту для отдыха и полулежал на диване. На Дюбуа лица не было от страха, когда он сказал мне, что «императрица находится в состоянии крайней опасности, ребёнок оказался в положении неправильного предлежания». Я спросил его, встречался ли он когда-либо в своей практике с подобным случаем. Дюбуа ответил, что встречался, но очень редко, возможно, из тысячи случаев только раз, но сейчас он пребывает в состоянии сильнейшего отчаяния, ибо такой чрезвычайный случай происходит с императрицей.

«Забудьте о том, что она — императрица, обращайтесь с ней так, как вы обращались бы с женой мелкого лавочника с улицы Сен-Дени. Это единственное, о чём я вас прошу». Дюбуа тогда спросил: «Если кого-то из них двоих будет необходимо принести в жертву, кого я должен спасать — мать или ребёнка?» «Конечно, мать, — ответил я, — это её право». Затем я с Дюбуа подошёл к кровати роженицы, стал ободрять и успокаивать императрицу, насколько это было в моих силах, и держал её, пока акушер работал с хирургическими щипцами. Когда ребёнок появился на свет, он выглядел мёртвым, но с помощью обтирания и применения других средств он был возвращён к жизни.

Рождение ребёнка привело всю страну в состояние безудержной радости. При первом же выстреле пушки, извещавшем о происшедшем событии, всё население Парижа, находившееся всё это время в состоянии напряжённого ожидания, вышло на улицы, заполнило парки и принялось считать число выстрелов из пушки. Двадцать один выстрел означал бы рождение принцессы, а сто один выстрел — рождение принца. Как только прозвучал двадцать второй выстрел, парижане принялись сотрясать воздух пронзительными криками радости, выражая всеобщий восторг. Почти все державы Европы направили в Париж своих чрезвычайных послов, чтобы поздравить меня со счастливым событием. Император Австрии в качестве крёстного отца был представлен своим братом, герцогом Вюртсбургским, а император Александр направил в Париж своего министра внутренних дел, чтобы выразить удовлетворение по поводу знаменательного события [61]. Если бы около бедняжки принцессы Шарлотты, — добавил Наполеон, — был кто-нибудь, кто вёл себя так же энергично, как я около императрицы Марии Луизы, то она была бы спасена.

Теперь же из-за небрежного отношения к ней со стороны её родственников и из-за глупости или ещё чего-нибудь худшего тех подлых акушеров невозможно сказать, какие беды ожидают британскую империю.

Как только стало известно, — продолжал Наполеон, — что в интересах Франции я был принуждён разорвать узы моего брака, так сразу же ведущие монархи Европы стали проявлять заинтересованность в заключении брачного союза со мной. Как только император Австрии услыхал о том, что активно обсуждается вопрос о моём новом браке, он пригласил к себе Нарбонна и выразил ему свое удивление по поводу того, что его семья оказалась вне этого обсуждения. В это время рассматривался вопрос о возможности моего брачного союза с русской или саксонской принцессой. Кабинет министров Вены направил соответствующие инструкции по вопросу о моём брачном союзе в Париж принцу Шварценбергу, который тогда был послом Австрии в Париже. Были получены также депеши от нашего посла в России, в которых сообщалось о готовности императора Александра предложить свою сестру, великую княгиню Анну, в качестве моей будущей супруги. В связи с этим, однако, возникли некоторые трудности ввиду необходимости строительства в Тюильри часовни для отправления православных религиозных служб. По этому вопросу было созвано заседание Тайного совета, в ходе которого большинство проголосовало за австрийскую принцессу. Соответственно, я поручил принцу Евгению прощупать почву с принцем Шварценбергом на предмет брачного союза с австрийской принцессой. В результате был подписан брачный контракт по образцу брачного контракта между Людовиком Шестнадцатым и Марией Антуанеттой. Император Александр был недоволен тем, что к возможности брачного союза между его сестрою и мною отнеслись с пренебрежением. Он считал, что его обманывали тем, что одновременно велись переговоры с двумя разными сторонами, но в этом он ошибался.

Утверждалось, — добавил Наполеон, — что брачный союз с Марией Луизой был предусмотрен в качестве одной из секретных статей договора, заключенного в Вене, который был подписан несколько месяцев назад; но это утверждение полностью является ложью. Не было никакой и мысли о союзном договоре с Австрией до получения депеши от Нарбонна, сообщавшей о намёках, сделанных ему со стороны императора Франца и Меттерниха. На самом деле, брак с императрицей Марией Луизой был предложен Тайному Совету. Он обсуждался на заседании Тайного совета, был решён им и подписан в течение двадцати четырёх часов. Этот факт может быть подтверждён многими ныне здравствующими членами Тайного совета. Некоторые из членов этого совета придерживались того мнения, что я обязан жениться на французской женщине. Причём их аргументация в пользу этого мнения была настолько сильной, что я некоторое время колебался. Однако императорский двор Австрии прозрачно намекнул мне, что отказ от брачного союза с одной из принцесс правящих императорских и королевских дворов Европы означал бы молчаливое признание политики Наполеона, направленной на их свержение, как только для этого представится благоприятная возможность».

10 февраля. Улучшения в состоянии здоровья Наполеона не наблюдается. Беседовал с ним о браке принцессы Елизаветы с принцем Гессен-Гомбургским. Наполеон высказал мнение, что английская королевская семья «деградирует, связываясь кровными узами с принцами мелких, незначительных немецких герцогств. Таким принцам я бы не присвоил внеочередного звания лейтенанта. Когда в 1805 году я двинулся на Ульм, то проходил со своей армией через Штутгарт, где встретился с вашей королевской принцессой, королевой Вюртемберга [62], с которой я провёл несколько бесед и остался ею очень доволен. Вскоре у неё вообще исчезли какие-либо предубеждения, которые она ранее питала против меня. Я имел удовольствие заступиться за неё, когда её муж, настоящее животное, хотя и не без способностей, грубо обращался с ней. Она была мне весьма благодарна за мой поступок. Уже потом она активно способствовала браку между моим братом Жеромом и принцессой Катериной, дочерью короля, её бывшего мужа».