Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

18 февраля. Наполеон выглядел более оживлённым, чем в течение последних нескольких дней.

Вновь беседовал с ним по поводу кончины принцессы Шарлотты. Наполеон высказал мнение, что если бы она была женой бедного механика, то она была бы спасена, и что любая из торговок Центрального рынка в Париже получила бы больше заботы и внимания со стороны её родственников и друзей, чем наследница самого главного трона в Европе от своих родственников и друзей.

Затем он заговорил о планах, которые он вынашивал в отношении Англии.

«Если бы мне удалось осуществить высадку войск на берег Англии, — заявил он, — то у меня не было бы сомнений в том, что я добьюсь осуществления своих планов. Для высадки были готовы три тысячи шлюпок и ботов, на каждом из которых размещались двадцать человек, одна лошадь и пропорциональное число артиллерии. Применив хитроумную уловку, мы бы отвлекли ваш флот подальше от берегов Англии, как я ранее уже объяснял вам, что сделало бы меня полным хозяином Английского канала. Без этой хитроумной операции с вашим флотом я бы не рискнул совершить попытку высадки на берег Англии. Мне было бы достаточно четырёх дней, чтобы войти в Лондон. В стране, подобной Англии, изобилующей равнинами, организовать оборону очень трудно. Я не сомневаюсь в том, что ваши войска выполнили бы свой долг, но одно проигранное сражение, и ваша столица была бы в моей власти. Вы бы не смогли собрать армию, достаточно сильную для того, чтобы победить меня в генеральном сражении. Ваши идеи о том, чтобы предать огню и уничтожить ваши города и саму столицу звучат очень правдоподобно в дискуссии, но абсолютно нереальны для их осуществления. Вы бы приняли участие в сражении и проиграли его.

«Ну что ж, — сказали бы вы, — нас разбили, но мы не потеряли нашей чести. Теперь мы постараемся извлечь наибольшую выгоду из нашего несчастья. Мы должны договориться». Я бы предложил вам конституцию вашего собственного выбора, сказав вам: «Соберите в Лондоне депутатов от народа и выбирайте себе конституцию». Я бы призвал Бурдетта и других популярных лидеров, чтобы подготовить текст конституции, соответствующий пожеланиям народа.

Вы слишком богаты. Ваша верхушка обладает слишком многим, чтобы оказывать сопротивление, а ваши канальи имеют слишком мало для того, чтобы получить что-нибудь в результате совершённых перемен в стране. Если бы, на самом деле, английский народ предположил, что я намерен превратить Англию в провинцию Франции, то тогда действительно ваш национальный дух совершил бы чудеса. Но я бы образовал республику в соответствии с вашими собственными пожеланиями, потребовал бы умеренную контрибуцию, едва достаточную на то, чтобы заплатить войскам, и, возможно, отказался бы даже и от этой контрибуции. Ваши канальи [64]встали бы на мою сторону, зная, что я представитель народа и сам вышел из народа, что если человек обладает достоинствами и способностями, я буду способствовать его продвижению по службе, не спрашивая о том, сколькими коленами дворянского сословия он обладает. Ваши канальи знали бы, что, принимая мою сторону, они будут освобождены от ярма аристократии, от которого они страдали.

Ни в одной стране мира, даже в Пруссии, не обращаются так плохо с канальями, как в вашей стране. За исключением обязанности служить в качестве солдат, немецкие канальи живут лучше, чем ваши. Вы не уделяете никакого внимания вашим канальям, словно они для вас представляют массу древнегреческих илотов, словно они и есть именно та самая масса рабов. Своим лордам и их дамам, аристократии и джентльменам (Наполеон произнёс это слово на английском языке), о, действительно, вы уделяете максимум внимания. Ничто для них не может быть слишком хорошим. Никогда внимание к ним не может быть достаточным.

Но что касается ваших каналий, ба! Они же просто собаки; как говорили ваши поставщики, снабжавшие французских пленных провизией: «Эта пища слишком хороша для этих французских собак». У вас самого в вашей голове достаточно много этой аристократической надменности, и вы смотрите сверху вниз на ваших каналий, словно они являются представителями низшей расы. Вы говорите о вашей свободе. Что может быть более ужасным, чем те мучения, которым вы подвергаете ваших матросов? Вы с кораблей на берег направляете специальные команды вербовщиков, которые хватают каждого представителя мужского пола, оказавшегося под рукой, который, если он имел несчастье быть канальей и не может доказать, что он — джентльмен, без промедления переправляется на борт, чтобы служить матросом на корабле, бороздящем воды всех морей света. И, тем не менее, вы имеете наглость говорить о воинской повинности во Франции: это задевает вашу гордость, потому что во Франции воинской повинности подлежат все без исключения.

О, как же это ужасно, что сын джентльмена (Наполеон вновь произнёс это слово на английском языке) должен будет защищать свою страну точно так же, как если бы он был одним из каналий! И что он должен будет подчиняться приказу подставлять своё тело под выстрелы врага или оказаться на одном уровне с презренным плебеем! Тем не менее Бог сотворил всех людей одинаковыми. Кто составляет нацию? Только не ваши лорды, не ваши ожиревшие прелаты и служители церкви, не ваши джентльмены и не ваши олигархи. О! В один прекрасный день народ отомстит за себя, и тогда наступит время ужасных событий.

Эта воинская повинность во Франции, — продолжал Наполеон, — которая вызывала такое раздражение у вашей аристократической спеси, проводилась с безупречной честностью на основе принципов равных прав. Каждый коренной уроженец страны обязан защищать её. Воинская повинность во Франции не обременяла ни специфическую прослойку общества, такую, как ваши выборщики во флоте и армии, ни каналий, потому что они были бедны. Воинская повинность была наиболее справедливой, потому что она была наиболее разумным способом набора войск, основанным на равенстве прав. Она способствовала тому, что французская армия по своему составу была лучшей в мире. Воинская повинность должна была стать национальным непременным атрибутом, вместо того чтобы рассматривать её как наказание или порабощение. Служить стране стало бы делом чести, и придёт то время, когда девушка откажется выходить замуж за молодого человека, если он не выполнил своего обязательства перед страной. Любовь к славе является унаследованной особенностью каждого француза.

Если бы вы были нацией, — продолжал он, — состоящей наполовину из варваров, из бедных диких горцев или из жестоких пастухов, подобных скифам, то тогда действительно вы могли подвергнуть разрушению вашу столицу и опустошить вашу страну для того, чтобы приостановить продвижение войск захватчиков. Даже если бы вы были так же бедны и невежественны, как испанцы, то, возможно, вы могли бы разрушить некоторые ваши города и поселения. Но вы слишком богаты и слишком эгоистичны. Где же вы найдёте хотя бы одного из вас, который скажет: «Я разрушу свой дом, брошу свою собственность, чтобы её подвергли разграблению, оставлю жену и дочерей, чтобы их насиловали, и сыновей, чтобы их убили! И ради чего? Ради того, чтобы содержать лорда Батхерста и архиепископа Кентерберийского на занимаемых ими должностях с жалованьем в двадцать тысяч в год. Всё это я сделаю, сражаясь против человека, который предлагает умеренные условия заключения мира и желает предоставить в наше распоряжение конституцию, которая бы отвечала интересам нации».